Михаил Крюков - Последний Совершенный Лангедока

В тот вечер Альда больше не пела, но с тех пор каждый вечер в большом зале люди терпеливо ждали, когда мы закончим обход больных, и моя любимая возьмёт в покрасневшие от холода руки виеллу. Она знала великое множество песен – от кансон, сирвент и альб, сочинённых трубадурами, до простеньких деревенских мелодий, которые иногда сопровождались довольно рискованными текстами. И происходило чудо: виелла оживляла каменную громаду замка, изгоняла из неё безысходность и смертный ужас. По-моему, и болеть люди стали меньше.

Дни шли за днями, община, как могла, встретила Рождество, с неба потихоньку стала уходить ледяная стынь, прекратились метели, и днём на замковой стене, пожалуй, уже можно было найти тёплое местечко. Де Кастр после Пасхи собирался в Ломбардию, чтобы там подыскать место для общины. Было ясно, что второй зимы в Монсегюре люди не переживут. Появились робкие надежды на спокойную, мирную жизнь, когда не нужно сражаться со смертью за каждый прожитый день, но в одночасье всё изменилось.

Владетель Монсегюра Раймон де Перелла, коренастый, краснолицый, с сорванным голосом и грубыми манерами, был совсем не похож на утончённых аристократов из свита графа Тулузы. Вместе со своим зятем, Пьером-Роже де Мирпуа, который был комендантом крепости, они отвечали за её оборону. С Переллой в крепости жила его жена, тихая, бледная, бессловесная женщина, измученная многочисленными родами, и три её дочери. У младшей, Эсклармонды, худенькой и мечтательной девочки, после сильной простуды отнялись ноги, и я пытался вылечить её с помощью массажа, лечебных игл и трав. Болезнь отступала с трудом, но девочка уже начала вставать с постели и могла сделать два-три неуверенных шажка, держась за стену. Её мать смотрела на меня с такой неистовой надеждой, что я старался не встречаться с ней взглядом. Женщина нуждалась в том, чтобы кто-то разделил с ней материнское горе, тогда как её грозный супруг днями и ночами пропадал на стенах, а в комнату возвращался голодный, уставший, пропахший морозным ветром и смазкой для кольчуги.

В тот вечер накануне праздника Вознесения [212] Праздник Вознесение Господне отмечается на сороковой день после Пасхи и всегда приходится на четверг. я поставил девочке иглы и в спальном углу комнаты ждал, пока песок в колбе часов пересыплется сверху вниз. Перелла, сидя на покрытом овчиной сундуке, с наслаждением прихлёбывал из кубка горячее вино, его жена и старшие дочери возились с посудой, готовя ужин.

И вдруг в комнату, скрипя кольчугой, вошёл незнакомый воин. Дверей внутри замка не было, поэтому незнакомец просто откинул завесу из грубой ткани. Оглядевшись, он увидел Переллу и сделал шаг вперёд.

– Мой господин, важные вести!

– Ну? Чего тебе, Видаль?

Воин замялся – он увидел постороннего.

– Перестань жевать сопли! – рявкнул Перелла. – Здесь нет предателей. Рассказывай, не зли меня! Я устал и хочу жрать. От кого вести?

– Да, мой господин, конечно. Важные известия от городского бальи, господина Раймонда Альфаро…

– Я знаю, кто такой Альфаро! – грохнул кубком по столу Перелла. – Ну?

– Велено передать, – подобрался Видаль, – что в Авиньонет из Тулузы прибыл Святой Трибунал в полном составе. Приор Авиньонета по секрету шепнул, что на праздничной службе будут хватать еретиков прямо в церкви, потом – суд и костёр. Бальи сказал, что монахов надо… гм… словом, они должны исчезнуть.

– Исчезнуть… Вот как… – задумчиво пробурчал Перелла. – То есть их надо… – он выразительно провёл пальцем по горлу.

– Да, господин, именно так. Иначе они прольют куда больше крови, а по их следам потянутся другие.

– Это понятно! Сколько их?

– Всего одиннадцать, из них восемь – монахи, но Альфаро узнал имена не всех. Заправляют в Трибунале доминиканцы Арнальди и Стефан, при них состоит архидиакон Лезата и какой-то Юк де Сент Сирк. Но с последним, наверное, ошибка. Я знавал одного Сент Сирка, так он был трубадуром, а не монахом. Бальи что-то напутал. Что делать Сент Сирку в Трибунале? Ну, ещё с ними нотарий и прочая шушера из тулузского Трибунала. Бальи опасается, что его схватят первым.

– Значит, в нашем распоряжении всего одна ночь?

Видаль кивнул.

– Говоришь, одиннадцать человек… Что ж, иди и отбери одиннадцать воинов. Мы не наёмные убийцы. Пусть будет одиннадцать против одиннадцати, и да поможет Бог правому!

Видаль вышел, а я, дождавшись окончания времени процедуры, собрал иглы и подошёл к Перелле.

– Мой господин, позволь попросить…

Тот повернулся ко мне всем грузным корпусом – то ли из-за старой раны, то ли из-за простуды шея Переллы утратила подвижность.

– Проси… – вздохнул он. – Нужно что-нибудь для лечения Эсклармонды? Так передай жене, пусть даст что потребно. Скажешь, я велел.

– Господин, позволь мне пойти с отрядом твоих воинов.

На лице Переллы отразилось недоумение.

– Ты? В Авиньонет? А за каким дьяволом? Лучшие воины крепости будут оспаривать друг у друга право поохотиться на доминиканских крыс, а тут – ты. Да меня на смех поднимут! Ты когда-нибудь меч в руках держал?

– Нет…

– А копьё?

– У меня есть кинжал.

Перелла рассмеялся. Его смех был похож на кашель.

– Да ты никак от очага угорел! Иди, продышись! Ты – целитель, и люди говорят, неплохой. Да если бы и был плохой, всё равно, другого у нас нет. Твоё дело – лечить, и кроме тебя этого никто не может. А выпустить кишки десятку попов – дело нехитрое, на это много умения не надо.

Я понял, что сейчас Перелла выгонит меня из комнаты, и всё будет потеряно, больше он не станет меня слушать. Поэтому я сказал:

– Господин, среди монахов Трибунала есть некий Юк де Сент Сирк, в Тулузе его люди похитили и держали в заточении мою жену, она чудом выжила, но потеряла ребёнка.

Перелла нахмурился.

– Кого похитили, твою Альду?

– Да, в то время меня не было в Тулузе, а Сент Сирк командовал Белым братством, отрядом головорезов при епископе Фульконе. Он давно вожделел к моей жене, вот и решился на похищение. Он не знал, что Альда тогда была в тягости. Нам удалось вытащить её из крепости, но ребёнка она не доносила. Тогда я пытался убить трубадура, но он ускользнул от меня. Теперь Господь отдаёт его в мои руки.