Михаил Крюков - Последний Совершенный Лангедока

У двери в трапезную ходил часовой. На нас он не обратил внимания. Рыцарь вошёл внутрь, мы следом. За столом в зале с голыми, выбеленными стенами под большим чёрным распятием сидели трое. Свет, прошедший через витражи в стрельчатых окнах, бросал на их лица странные тени. Один – монах средних лет, чисто выбритый, с седеющим венчиком волос вокруг тонзуры. Резкие черты малоподвижного лица свидетельствовали о сильной и недоброй воле этого человека. Другой был воином, настоящим атлетом, кольчуга на плечах которого висела подобно тонкой материи. Воин носил усы и бороду редкого у франков пшеничного цвета. Он сидел, уперев в пол острие меча и положив руки на его крестовину. Кольчужные рукавицы валялись рядом на столе. А третий… Третьим был Гильом де Контр, тот самый крестоносец, которого я лечил от лихорадки на галере.

Монах медленно повернул голову и осмотрел нас – как будто полоснул ножом.

– Зачем ты привёл сюда этих людей? – спросил он у рыцаря.

Алеман наморщил лоб, пытаясь понять, что у него спросил монах. Похоже, язык французов он понимал еле-еле.

Рыцарь перевёл вопрос. Выслушав ответ, он повернулся к монаху и удивлённо сказал:

– Арно, Густав говорит, что трубадур бывал в замке Фуа. Он сам ему об этом сказал.

– Какой ещё трубадур?

– Да вот этот, Юк де Сент Сирк.

Глаза монаха сузились.

– Так ты его знаешь? Откуда?

– Я много кого знаю в Лангедоке! – высокомерно бросил воин. – Род Монфоров не из захудалых.

– А я знаю второго, – поспешно вмешался Гильом, видя, что между воином и монахом назревает ссора. – Это же Павел Иатрос, тот самый грек из Константинополя, который исцелил меня от лихорадки! Ну, помните, я же рассказывал!

– Да? Тот самый целитель? Надо же… Слишком много совпадений, – покачал головой монах. – Я, знаешь ли, не верю в совпадения, особенно на войне. А вдруг это лазутчики Раймунда? Разумнее всего будет их вздёрнуть. Тогда они, по крайней мере, никому и ничего больше не расскажут.

– Ваше высокопреосвященство! – дрогнувшим голосом возразил Гильом. – Я ручаюсь за этого человека, ведь он спас мне жизнь! Павел Иатрос не может быть лазутчиком, ибо приплыл в Массилию одновременно со мной, мы расстались совсем недавно!

– Ну, а я ручаюсь за трубадура, – холодно сказал Монфор, – он пел свои кансоны у меня в замке ещё до начала похода.

– Тогда остаётся девица, – не отступал монах. – Почему она в богопротивном и недостойном женщины виде – в мужской одежде?

– Это моя помощница и ученица именем Альда, – решил вмешаться я, – она сирота, из простецов . Альда смешивает лекарственные снадобья и помогает мне в осмотре женщин, ибо не пристало христианину видеть обнажённое тело противоположного пола. Кроме того, я ромей и владею языками ваших народов недостаточно хорошо, мне потребен переводчик.

Наступил решительный момент. Я похолодел, ожидая, выдаст трубадур Альду или нет. Юк промолчал.

– Всё равно, отпускать их нельзя, – упрямо сказал монах. – Они многое видели.

– Значит, пусть остаются в войске до конца похода, – пожал плечами Монфор.

– Нам предстоит сражаться, нельзя упускать такого целителя! – горячо сказал Гильом.

– Будь по-вашему. Но тогда пусть лекарь примет крест, – пожал плечами монах,– ибо сказано, что те, кто не участвуют в походе против еретиков, не имеют права пить вино, есть за столом по утрам и вечерам, одеваться в ткани пеньковые и льняные.

– Ты христианин? – повернулся он ко мне.

– Да, господин.

– А твоя помощница?

– И она тоже.

– Сотворите крестное знамение! – приказал монах, указывая на распятие.

Мы с Альдой повиновались, каждый по своему обряду.

– Гильом, раз ты поручился за своего лекаря, тебе за него и ответ держать, – усмехнулся Монфор. – Отведи его в лекарский обоз, выдели повозку и что потребно. Но если сбегут…

– А что будем делать с трубадуром? – спросил монах.

– Ваше высокопреосвященство! Позвольте мне быть летописцем похода! Весь христианский мир должен узнать о подвигах воинов креста! Кто, кроме меня, воспоёт их?! – взвизгнул Юк, упал на колени и пополз к легату. Лицо монаха слегка прояснилось.

– Ладно, сегодня после вечерней трапезы будешь петь для нас, – сказал он. – Тогда и решим, как с тобой поступить. Гильом, уведи лекаря и девчонку. А ты, трубадур, сейчас расскажешь нам про замок Фуа.

– Та-ак, ну где же у нас лекарские повозки? – бормотал Гильом. – Вроде бы эти? А ну-ка!

Он откинул полог повозки, и мы увидели лежащего в луже мочи человека. В нос ударил отвратительный запах перегара.

– Тьфу, скоты! – ругнулся крестоносец, запахивая полог. – Попробуем эту.

Зрелище, открывшееся нам во второй повозке, было так неожиданно, что я отшатнулся. Лицом к нам на четвереньках стояла женщина и ела ломоть хлеба. Сначала я удивился такой странной для приёма пищи позе, но потом увидел сзади неё мужчину и всё понял. Я опасливо взглянул на Альду, но увиденное оставило её совершенно равнодушной, а может, она просто не успела ничего разглядеть. Мы обошли ещё несколько повозок, но все они были либо пусты, либо завалены рухлядью.

– Похоже, всё-таки в первый раз мы угадали верно, – буркнул Гильом, – возвращаемся.

Он схватил за ремень проходящего мимо воина и скомандовал:

– Эй, ты, воды из колодца! Живо! И не вздумай сбежать, я твою рожу запомнил. Найду – повешу.

Крестоносец хотел что-то возразить, но взглянул на злое лицо рыцаря, длинный меч и кинжал, вздохнул и поплёлся за водой.

– Бегом, падаль! – бросил ему вслед Гильом.

Крестоносец перешёл на тяжёлую рысь.

Я с удивлением взглянул в лицо де Контра. Такого тона и таких слов я от него раньше не слышал.

– А ты как думал? – вздохнул он, перехватив мой взгляд. – Думаешь, это воины Христа? Нет, Павел Иатрос, это отребье, разбойники и мародёры. Нескольких я уже приказал вздёрнуть, остальные это знают, и боятся меня больше чем еретиков. Иначе дисциплины в лагере не будет.

Наконец, приплёлся солдат, разбрызгивая воду из вёдер себе на ноги.

– Вытащи этого из повозки, – приказал Гильом, – и лей на него. Лучше отойди, госпожа, потому что сейчас здесь будет довольно грязно.

Крестоносец стащил спящего за ноги с повозки и бросил на траву. Тот что-то промычал и попытался закрыть лицо рукой.

– Лей!

Плеснула ледяная вода. Я инстинктивно поёжился. Пьяный замычал, заворочался в луже, но в себя не приходил. Гильом примерился и саданул ногой ему по рёбрам. Это оказало действие, человек разлепил глаза.

– Лей ещё!

И снова поток плеснул на несчастного пьянчугу. Тот зафыркал, завозился в луже, попытался встать, да только ноги у него разъехались, и он опять плюхнулся в грязь.

Гильом потерял терпение. Он шагнул прямо в грязную лужу и поднял за шиворот пьяного. С шорохом вылетел из ножен кинжал и упёрся тому в горло.