Наталья Нестерова - Возвращение

Он походил по комнате, вихляясь и шатаясь, испытывая непривычные ощущения в культе и боль в спине. Ерунда! Спина всегда болит, позвоночник страдает, испытывая неравномерные нагрузки. У него в рюкзаке тетрадки с курсовыми работами. Придёт сегодня на факультет, весь из себя нормальный, без костылей.

Кое-как спустился по лестнице и добрался до остановки трамвая. Не было ни Гаврилы Гавриловича, ни Ирины Владимировны, а своего ума не хватило немедленно возвращаться.

В трамвае ему уступили место, он протолкался к дверям, когда надо было выходить, спустился со ступенек. И даже сделал несколько шагов по тротуару. Потом упал. Протез отскочил. Курсовые работы шлепнулись в грязную лужу. Протез нельзя поправить, как поправляет съехавший чулок барышня — кокетливо забрала юбку и колдует с подвязкой. Чтобы заново приспособить протез, надо полностью освободить культю, то есть снять штаны… В центре Москвы…

Он мог только ползти. И полз — в кусты нераспустившейся, но набухшей соцветиями сирени. Курсовые работы собрали всю грязь луж. В последнем бою было проще. Тоже полз, под обстрелом, но снарядов, а не людских глаз, один, а не при публике. В кустах он снял брюки, приладил протез, попытался встать, упал, снова оголился и надел «пропуск в свободную жизнь». Так три раза. Потом заплакал, завыл. Хотелось расколошматить модельный протез о землю, чтобы этого не сделать, прижимал искусно-искусственную ногу к груди.

Подошли две женщины, спросили, не нужна ли ему помощь? Да, нужна, проводите, пожалуйста, до трамвая. Я готов оплатить, у меня есть три рубля или около того. Что вы, какие деньги, опирайтесь на нас.

Они не просто посадили его в трамвай, они доехали с ним до Марьиной Рощи — почти час времени. И не задавали ему вопросов, чутко поняв, что к разговорам он не расположен. Василий сидел, а женщины над ним стояли, одна из них держала его протез — как ребенка, чье личико торчит над плечом. Только это была не голова ребенка, а ступня протеза в грязном ботинке. Женщину толкали, она перекладывала протез-ребенка с плеча на плечо. Вторая женщина сражалась с его тростью, имевшей на верхушке игриво изогнутую змеиную голову. Со змеей чувство меры Гавриле Гавриловичу явно отказало. Женщины тихо спорили. О влиянии Виньона на творчество Бальмонта.

Они вышли на его остановке, и Василий повис на двух хрупких литературоведках. Его дотащили до подъезда. По лестнице, одной рукой держась за перила, он поднимался полусамостоятельно. Спина не болела, она отсутствовала, вместо нее вырос горб, в котором поселились пчелы.

У дверей квартиры его запас христорадничания кончился. Прислонившись к косяку, он забрал у женщин рюкзак, трость и протез. Поблагодарил, дождался, пока они спустятся на пролет, и ввалился в квартиру. Именно ввалился — распластался в коридоре. Пополз к своей двери под охи и ахи сбежавшихся соседок. Под обстрелом, еще раз убедился, было легче.

На передний край выступила Марьяна и запретила соседкам ему помогать. За что он был ей признателен. Как и за ее последующие действия. Он дополз до кровати, подтянулся, свалился. Марьяна поставила в угол протез и трость, вытряхнула рюкзак — раскисшие тетради в фиолетовых разводах чернил. Содержание курсовых он восстановит легко, но добыть тетради!

— Чая? — спросила Марьяна, не поворачиваясь к нему лицом. — Или водки? После водки вы большой затейник.

— Мне! Ничего! Ни от кого! Не требуется!

— Да? — повернулась Марьяна. Она смотрела с удивлением и осуждением.

Василий последнее время отмечал на ее лице эмоции, раньше видел только серое пятно.

— Даже мертвым требуется участие. И счастливы те мертвые, что нашли упокоение при участии.

— Вы монашка? Или психолог?

— Я учительница русского языка и литературы, работаю в школе. Вам пришло письмо, — Марьяна положила на стол конверт. — Пожалуй, все-таки чая принесу через несколько минут.

Только она вышла, Василий склонился и нашарил под кроватью банку, в которую справлял малую нужду. Последний час, кроме всех прочих бед, он помирал от желания отлить. Однако просить литературоведок, чтобы отвели его в кусты, или обмочиться у них на руках — это уже слишком. Учительница русского языка и литературы. Везет ему на филологинь.

Марьяна тихо постучалась и через несколько секунд вошла. Умница, воспитанная девушка!

— Вам уже легче? Возьмите костыли. Где чистая одежда? Я попросила женщин, они ушли с кухни. Вам следует помыться и переодеться.

Единственный кран с холодной водой имелся только на кухне.

— Действительно, — поднялся Василий, — грязный как черт. По-пластунски передвигался по столице. Рожденный ползать летать не может. Кто это сказал?

— Максим Горький. Он имел в виду не способ передвижения, а силу духа.

— Возьмите на подоконнике, в газету завернуты пирожки, печенье.

Спина отдохнула и уже терзала не страшно. Пчелы жалили в полсилы. С чистой рубахой и военными галифе, вторыми и последними его штанами, на плече, с мыльницей в кармане он отправился на кухню мыться.

Они пили чай, ели пирожки с поминок Гаврилы Гавриловича и молчали. Василий только что прочел письмо от Митяя из Погорелова. Марьяна не задавала вопросов, хотя было ясно, что Василий получил плохие вести. С Марьяной молчать было легко, хотя обычно Василия нервировали люди, которые не умеют сидеть с закрытым ртом и от тебя ждут пустой болтовни.

— Давайте выпьем водки? — предложил Василий.

— Конечно.

Ни он, ни она не сдвинулись с места.

— Это письмо от моего двоюродного брата, — сказал Василий. — Ему, как и мне, почти двадцать лет, — почему-то прибавил возраст Василий. — У брата три контузии, ранение в голову, комиссовали. У него посттравматическая эпилепсия.

— Печально, но не смертельно. Равно как и ваше увечье. После войны будет, наверное, много мужчин-инвалидов. Вместе с теми, кому повезет вернуться здоровыми, они будут восстанавливать заводы, писать книги, снимать фильмы, учить детей.

Василий слышал, что муж Марьяны погиб в первые месяцы войны под Москвой.

— Как звали вашего мужа?

— Игорь.

Сказала и уставилась на него с испугом, как будто именно Василий сообщил ей страшное известие.

— Простите!

Он не умел утешать, и за что извинился, сам не понял. Глупо просить прощения за то, что тебя не убили.

— И-и-горь, — повторила Марьяна. — Сначала мне казалось, что я не буду дышать, но дышала. Что сердце мое остановится, но оно билось. Не смогу работать, но вышла на работу. И… я не могла вслух произнести его имя. Мне казалось, если я скажу… И-и-горь… то голова моя разлетится на кусочки, я погибну. Жива, голова на месте. Где там ваша водка?

Соседки их давно поженили. Женщин хлебом не корми, дай сосватать. А тут двое молодых и друг другу подходят — оба интеллигентные и примороженные. Велось даже тайное наблюдение — не шастают ли по ночам из комнаты в комнату.