Григорий Хохлов - Доля казачья

Не хотят казаки-разведчики себе грех на душу брать и рубить безоружных маньчжуров, чтобы их головы на кол вместо русских одеть. Одно дело в бою победить врага, другое казнить пленного. И многие задумались казаки.

Видит это Лука Васильевич и душой их понимает, но сердце казачье противится этому. И надо ему теперь молодых казаков вразумить, чтобы в будущем таких проблем у них не было.

— Война есть война! Казак не должен задумываться над тем, кем он будет в следующей жизни: ангелом он точно не будет. И не казачье это дело милосердием заниматься тогда, когда надо быть беспощадным к жестокому и хитрому врагу.

Запомните это, дети мои, и сыны мои, и ещё запомните: прежде всего казаки сильны тем, что у своих врагов они перенимают тактику ведения боя. Так всегда испокон веков было, в том и есть наша сила.

И только так можно заставить врага себя уважать. А им есть возможность задуматься: стоит ли так делать дальше или нет? Иначе они никогда не задумаются и не остановятся в своей безнаказанности.

И если враг берёт в заложники твоих жен и детей или родственников, то и нам надо также поступать, иначе весь их беспредел не остановить.

Пусть враг тоже задумается и остановится! И ему наука будет.

Так мы завоевали Кавказ, Сибирь и весь Амур, Сахалин и Камчатку.

Но милосердие всё же сильнее, и там надо быть казаку искренним до конца, от души должно всё идти. С добром надо к людям подходить, и тогда ты уже наполовину победитель.

А в жестокости: хочешь ты или не хочешь того, а стисни зубы, и делай то, что надо делать — вот такое наше простое казацкое правило.

А если ты победитель в бою, то тогда грех быть жестоким, ты обязательно должен быть милосердным. Ты человек! Ты христианин! И никогда не забывай это!

А сейчас смотрите на своих врагов, чего они стоят. Это будет вам наглядный урок жестокости. И тоже тактика ведения войны, а известно, что войны бескровные не бывают.

Поэтому вы должны всё время думать и думать. И всегда выбирать необходимую тактику, согласно сложившейся обстановке. Иначе вы будете недостойны, называть себя казаками.

С десяток пленных солдат понуро смотрели на казаков.

Восходящее солнце меняло тона красок на их сумрачных лицах. И они как-то наполнялись жизненным светом.

Хотя, возможно, что исчезающий чёрный цвет и был магом всего этого преображения в природе. Именно он дал место для жизни другим цветам и необычным ярким расцветкам. И как-то оживил мрачную картину их плена.

А восходящее солнце радовалось жизни и на всякие такие мелочи не обращало никакого внимания. У него ещё столько неотложных дел, и надо торопиться ему навстречу новому дню.

И все же было удивительным то, что малейшее великолепие природы ухитрялось, во всеобщей вакханалии, никак не затмить друг друга, на то оно и утро! Вот где мудрость великая.

Но человек и здесь со своими вечными войнами умудрился всё испоганить, и красивое утро и новый день, на много лет вперёд, своей необузданной жестокостью. Именно таким страшным оно и запечатлелось у многих казаков в памяти.

Лука Васильевич выбрал из всей толпы пленных их начальника. Ошибиться в нём было невозможно: тот толстый и холёный, с усиками на лице.

А ярко написанное подобострастие на лице, желание угодить, сразу выделяли его из всеобщей серой массы соотечественников.

— Ты русский язык понимаешь? — спросил его строго.

Маньчжур должен видеть перед собой большого начальника, не иначе. Тогда он из кожи будет лезть, чтобы услужить ему — это у него в мозгу, уже отложилось навечно.

Тот усердно закивал головой.

— Кто казнил русских, а их головы посадил на кол, чтобы вороны им глаза клевал, и терзали их обезображенные лица. Вон сколько их здесь вьётся, на мертвечину со всей округи падальщики слетелись.

— Не я! Не я! — заелозил по земле на коленях маньчжурский офицер.

Я не убивал! Меня здесь тогда не было.

— А жить ты хочешь? — спросил его спокойно Лука Васильевич.

— Конечно, хочу! Хочу! — расплакался пленный офицер, и грязными руками размазывал по пухлому лицу слёзы.

— Вот тебе твоя сабля, и срочно надо поменять на чёрных, окровавленных колах, русские головы на маньчжурские. Этим ты сохранишь себе жизнь. Ты понял меня?

И снова, как болванчик. офицер замельтешил своей чёрной головой: — Я согласен!

Он сразу же преобразился весь, как погибающий от жажды цветок после спасительного и долгожданного полива.

Наши казаки только усмехнулись такой разительной перемене: снова перед ними был деспот, а не человек.

— На колени! — зарычал маньчжурский офицер на своих солдат.

От его горьких слёз на лице не осталось и следа. Он снова был повелителем их душ и жалких мозгов. Он их полноправный хозяин.

Чётко, с расстановкой, офицер объяснил им их ответственную и необычайную по своей важности задачу. Те слушали его, раскрыв рот. Ни одно его слово не было зря обронено. В полнейшей, и оттого жуткой, тишине. Похоже, было, что все солдаты его хорошо поняли и никто из них ничему не возмутился, даже своей смерти — удивительно!

— Как тебя зовут? — полюбопытствовал Лука.

— Фу То До — был чёткий ответ офицера, всё строго, как по уставу.

— Ты хороший командир! — похвалил он маньчжурского офицера. — У тебя всё хорошо получается. Командуй дальше!

Но дальше и у бывалых и видавших виды казаков мурашки побежали по коже от ужаса всего увиденного.

Как стояли манчжурские солдаты на коленях, так и ждали они покорно своей участи.

— Наклонись! — скомандовал первому солдату Фу То До.

И только тот наклонился вперёд, как его голова, ловко отделенная от туловища саблей, покатилась по росистой траве, забрызгивая всю перламутровую и искрящуюся жемчугом земную красоту густой и чёрной кровью солдата.

— Быстро! — скомандовал офицер второму солдату, очень довольный своим ловким и, можно сказать, что мастерским ударом сабли.

Тот быстро вскочил с колен и ловко за волосы подхватил окровавленную, с выпученными от ужаса глазами, голову своего товарища с земли. Побежав к ближайшему колу, он ловко водрузил её на острие дерева, не забыв при этом прикрыть своими грязными пальцами остекленевшие глаза товарища. Через минуту он так же находился на своём прежнем месте и на коленях, как будто бы ничего и не произошло.

— Наклонись! — зычно скомандовал ему Фу То До.

Сверкнула молнией его острая сабля. И снова, мастерски им отделённая голова солдата, хлопала своими глазами у ещё трепещущего тела.

— Быстро! — снова скомандовал офицер.

И следующий солдат рабски подхватил отрубленную голову своего товарища с уже замызганной кровью, страшной земли. И пулей полетел к торчащему колу и очень ловко водрузил её там. Так же не забыв прикрыть глаза своему погибшему товарищу.