Григорий Хохлов - Доля казачья

В окружении императора стоят и наши продажные высшие офицеры. Они тоже при полном параде, при всех орденах и регалиях. Они здесь представляют Россию, весь позор её поражения в этой, никому не нужной, войне. Но и они улыбаются и не замечают насмешек в их адрес. Они уже давно всё продали, и совесть, и Родину, и флаг. Им без разницы какому хозяину служить, что японцам, что маньчжурам. И наверно не один наш солдат погиб по их вине, а сотни и может даже тысячи.

Но сегодня и у предателей праздник, они хоть сейчас готовы прислуживать японцам, эти холуи. Вон как извивается в угоднической позе генерал Тряпицин. Он молод для генерала, но сумел получить это высокое звание, практически не выходя из штаба. Участвовал только в беспроигрышных военных акциях, на что имел лисье чутьё. А в итоге войны сам же и сдался японцам, со всем своим окружением. Кто куда делся потом — неизвестно, а генерал здесь, в окружении императора. И ещё награждён он японской медалькой, зато из рук самого императора.

Когда мне вручали второго Георгия то только он один, генерал Тряпицин, был против этого награждения.

— Молод этот казак два Георгия носить, их заслужить надо. Порой и одного за всю войну не заслужишь, а тут сразу два.

Вот завистливая душа!

Усмехнулся тогда командующий армией и иронически заметил:

— Ты наверно, Ваше благородие, с поля боя не отлучался, что вся грудь в орденах.

Того аж передёрнуло всего, что током прошило. Понял генерал, что это в его огород камешек. Но смолчал Тряпицин тогда, понимал, что не время ему распри чинить, его карта бита козырем. Затаил он зло на меня тогда, хотя в чём я был виноват? Да ни в чём! И он ждал своего часа отмщения за свою попранную гордость.

— Пусть носит герой свою награду, — говорит командующий армией. — Сейчас сама война всякому решению голова, а не чьё-то попечительство.

Но своя, целая голова, дороже всякой награды — помните это дети мои!

И ещё помните, что при лихой голове заслуженная награда во сто раз краше — носи герой!

И по отечески поцеловал меня командующий:

— Спасибо сынок!

Конечно и я навечно запомнил этот случай. И вот мы снова свиделись с Тряпициным, при столь незавидных обстоятельствах судьбы.

Подзывает Император к себе нашего генерала Тряпицина. И говорит ему по-русски:

— Проверь это яйцо, оно наверно из дерева сделано. А если обман найдёшь, то непременно награду получишь. Так и обманщиков проучим и твоё усердие отметим.

С неимоверной лёгкостью подбегает ко мне генерал, совсем этак не по-генеральски, а скорее всего, как лакей. И чуть не приказывает мне:

— А ну-ка, подай сюда яйцо, Георгиевский кавалер, хватит победителей шельмовать. Сам Властитель Небесный хочет убедиться, что ты не обманщик. Живо!

И глаза его пучеглазые по-жабьи уставились на меня своими замороженными зрачками, где и совести отродясь не водилось.

Закипело всё во мне от негодования и такого обращения. Холуй иноземный!

И в тот же миг я отчётливо вспомнил те наши детские шутки с тухлым яйцом, что мы не раз проделывали.

А чтобы наверняка всё получилось, то куриное яйцо я прокатил по лезвию сабли. Но так аккуратно это сделал, что не повредил его известковой оболочки, а только чуть-чуть подрезал её. И затем, задержал яйцо, как жонглёр уже на острие сабли, но опять же не повредил его.

Так и подал я Тряпицину яйцо, чтобы тот его с острия снял, как с шикарного подноса.

С собачьей преданностью генерал принялся разглядывать продукт, чтобы уличить меня в обмане. Но ничего не находил подозрительного: яйцо, как яйцо, на дерево не похоже. Но я решил подзадорить его и пошутил:

— На свет посмотрите, ваше высочество. Оно от солнца светится — живое оно, того и гляди, птенец вылетит. И улетит ещё ненароком!

Генерал закрутил яйцо над головой, затем для лучшего обзора зажал его в ладонях, как в окулярах.

— Дави! — Ревёт толпа на разных языках и наречиях, — деревянное оно! Дави!

Легко хрустнуло яйцо и вся его живительная масса тут же выплеснулась на незадачливого генерала Тряпицина. Прямо в его холёное лицо, обрамленное завитками волос, и расплылась там. Но долго не задержалась на этой жирной сковороде, его калёной роже, и неотвратимо низвергалась далее, на мундир и грудь генерала.

Тихонько пискнул в толпе чей-то придушенный смешок и затих в пространстве. Зато император уже завалился на спину от весёлого смеха на свои шелковые подушки. Совсем, как наши пацаны в своём счастливом детстве в России, и засучил ногами в воздухе.

И это был кульминационный момент всего накала страстей.

Всё утонуло в неудержимом хохоте, постепенно переходящем в рёв толпы, плач и стон. В гипнотическом и неудержимом подражании друг другу тут все были равны сейчас, и император и простые смертные.

Только генерал Тряпицин был бледен как-никогда ранее. И сейчас ему была очень отвратительна холуйская участь предателя.

Наконец-то он осознал своё полнейшее ничтожество и участь изгоя. И ещё его очень бесило то, что все японцы его так воспринимают, и только так, а не иначе. Причём делается это с великим удовольствием на лице, как посмешище воспринимают его, а не боевого, заслуженного генерала.

В его жабьих глазах на мгновение растаял вечный лёд и навернулась живая человечья слеза. Но мстительное чувство тут же затмило разум, и он бросил мне в лицо:

— Быдло! Попомнишь ты меня ещё! На всю жизнь запомнишь.

Насмеялись все вволю, и император, и японцы, и мы с Василием. Только моя любимая Идиллия не смеялась. Каким-то внутренним своим женским чутьём она уже почувствовала беду. Но осознать весь её размах, всю катастрофу и она не смогла. И то, что именно этот генерал и есть ее причина.

А весёлые японцы, не сговариваясь, опять весело скандировали:

— Касаки! Касаки! Касаки!

Но тут император поднял свою руку вверх, требуя внимания. Другой рукой он ещё вытирал слезинки со своих глаз, совсем, как обычный человек. Бывают слабости и у великих людей. Но всему своё время!

Не сговариваясь, прокатилась гулкая и затухающая волна разнообразных звуков, окончательно подавивших общее веселье. Японцы замерли в ожидании мудрых слов правителя.

— Я не ожидал, что казаки смогут покорить сердца наших людей. Но такое случилось, и я сам уже отношусь к ним не как к пленникам, а как обычным людям. Хотя совсем недавно они были враги для меня, и не только для меня, но и для каждого японца!

Здесь император в упор посмотрел на господина Тарада, но тот с достоинством истинного самурая выдержал этот взгляд. Зато его дочь дерзко вскинула свою прекрасную головку. Всполох её глаз не остался не замеченным. И умудрённый жизнью император понял, что достиг своей цели, и уязвил своих родственников, в самую глубину их души.