Григорий Хохлов - Доля казачья

И не людьми это было решено. Где-то уже витало это решение. Но где? Наверно, в небесах! Или дебрях нашей неизведанной мысли. Связь какая-то была. Рок! Чужой разум!

И тень легла на чело императора, исполнителя этой злой роли. Какое-то мрачное озарение.

Ведь, казалось бы, всё было в воле императора: и казнить и миловать нас. И хотя бы просто оставить нас в покое. Но оказывается, что по-настоящему, он только мог утвердить, ставшее уже своим, то роковое решение.

И скоро Идиллия предстала перед разгневанным дядей:

— Моя милая племянница, правду ли говорит этот русский казак?

И не обидел ли он тебя, даже недостойным твоего высочайшего положения взглядом? А тем более, изливать здесь такие дерзкие речи, что очень смело с его стороны.

В случае обмана, он понесёт заслуженное наказание — смерть!

Бледнеет Идиллия. Когда же закончатся для неё эти душевные муки. Это не праздник для неё, а настоящая пытка, где её душу ежесекундно и нещадно третируют.

Но любовь и сейчас оживила лицо девушки. Придав ей такую неземную, волнующую всех красоту, что перед признанием её никто не устоит. Настолько она чиста, глубока и понятна всем. И как из родника из души выливается нежность, пить и не напиться её.

— Я люблю Григория, и это выбор моей души. И никого мне другого не надо. Это правда, дядя!

На всю жизнь, он мой единственный. Я за ним, как ниточка за иголочкой, на край света пойду. И нет такой силы, что смогла бы удержать меня вдали от него, наверное, только смерть.

Вот эти отчаянные и роковые слова Идиллии и заставили встрепенуться императора. Похоже было, что тут их мысли сходились.

Он как бы мигом окреп своей метущейся душой и уже ни в чём не сомневался. В эти роковые минуты всё было им решено, окончательно и бесповоротно. Есть в нашей жизни такие часы и минуты, которые лучше бы не знать — здесь всё ещё раз совпало. Рок.

Замерло множество людей, в ожидании ответа императора. Они ждали чуда. Они верили в любовь, они сейчас жили ожиданием этого чуда. И мудрый император и на этот раз сделал всё, как они хотели. Не может знать всё народ, это ему не дано!

— Ты свободна Идиллия в своём выборе. Ты вправе решать свою судьбу сама, и я не буду чинить тебе препятствий.

Ликованию народа не было предела. Не знали подданные ничего про принца Сусано и его неотвратимое коварство. Зачем им знать всю эту грязь? Сейчас эти люди, как никогда, были далеки от политики и, тем более, дипломатии. И то, что император уже не мог поступить иначе.

Его выбор был сделан ещё раньше, окончательно, и бесповоротно — они этого не знали.

И никогда они не узнают его настоящего решения. Оно, конечно, не то, что он высказал сейчас вслух этим ликующим людям. Генерал Ичиро Тарада не посмел покинуть площадь до окончания всей церемонии награждения русских пленённых офицеров орденами.

Награждение проходило очень спокойно и, можно сказать, что вяло. Предатели хоть и сияли все золотом, но состояние их души, всегда было неизменным — низость!

И японцы прекрасно это понимали, таково и было к ним отношение. Что заработали, то и получили, предатели во всём мире одинаковы.

Но и тут не всё было гладко, как ни жаждал награды русский генерал Тряпицин Лев Гордеевич, прямо из кожи лез, но так и не получил её.

Его, бедного, и в жар бросало и потом он обливался и, можно сказать, что весь он извёлся. А тут ему вместо награды и передали, как обухом топора по голове ударили, что его награждение задерживается до особого распоряжения Его Высочайшего Величества.

Удар по его самолюбию был колоссальный. И Лев Гордеевич еле удержался на ногах, чтобы не обронить своё тело. Это было очень заметно со стороны казакам.

Его лисья натура уловила во всём этом подвох, а может и того хуже — опалу! И он мучил себя душевными терзаниями до самой личной встречи с императором, которая должна была произойти вечером.

— Почему не дали награды, что случилось?

Император был суров, как никогда и, можно сказать, что почти не замечал молодого русского генерала. Но это было не так — император настойчиво продолжал размышлять дальше. Хоть и молод он, но грязи и предательства на нём предостаточно. Что на собаке блох! Этот будет молчать вечно, не в его интересах много болтать. И хорошо, что он русский, здесь не должно быть другого мнения, мол, свои у них разборки, на почве гордости и произошло убийство.

Вместо приветствия, неожиданно резко император обратился к Тряпицину:

— Господин генерал, настало ваше время послужить Великой Японии. Я вас сразу предупреждаю, что отказа не должно быть, в противном случае вы труп.

Лев Гордеевич еле держался на ногах — он уже обречён. Он чувствовал это всеми фибрами своей души. Мама! Возопила его душа.

— Я не один принимал такое решение, но задумка тут моя. Здесь я высший судья, а над нами уже Бог — на небесах! Не должно произойти кровосмешения Императорской крови и дикой казацкой. Мои предки мне этого не простят — ты понял, генерал, о чём я забочусь. Я говорю об Идиллии и Бодрове.

Достаточно того, что уже ранее было у нас, Идиллия повторяет дорогу своей мамы, русской красавицы Анастасии. И в её смерти есть тоже загадка, но мало кто знает об этом. Там тоже было не ординарное решение и, конечно, большая интрига. Но всё знать никому не дано — не тот их уровень! Ичиро Тарада так и не узнал всей правды. Анастасия могла жить, но она мешала всем. Она была бельмом на глазу у всей нашей императорской династии. Её уже нет! И очередь теперь за Идиллией. Её надо спасать, или…

Я всё же я решил, что должен погибнуть казак, а Идиллия останется жить. Я отвоевал ей право на жизнь, она достойна этого. Она умница, каких свет еще не видел. Она божественна, и это наша кровь сказывается. Великой династии!

При посадке на пароход ты будешь стрелять в Бодрова.

Идиллия никуда одна не поедет и останется здесь, в Японии. Твоя награда будет ждать тебя. И следующим пароходом ты с почётом отбудешь в Россию. Остальные офицеры ещё потолкаются здесь. Для них плен ещё не закончен, души их у меня вот здесь — в кулаке. А тебя отпускаю!

И с остервенением император растёр сжатые пальцы, а затем их брезгливо, совсем, как породистый кот, отряхнул в воздухе — избавился от грязи.

— Надеюсь, что стрелять ты не разучился, генерал Тряпицин? Или и там ты очки всем втирал, — рассмеялся своей шутке император. — Хотя и дослужился до генерала.

— Ваше величество, не извольте беспокоиться, стрелок я отличный. И в Бодрова я не промахнусь, это точно. Он и так мне очень противен, быдло и есть быдло! А куда лезет, стервец?

Я не смею вас ослушаться, но здесь я не за награду работаю, а в радость себе — он опозорил меня! И я просто обязан это сделать, ведь я потомственный дворянин. И свой позор хоть сейчас готов смыть его кровью.