Григорий Хохлов - Доля казачья

Ропот удивления, передавался, и разрастался, как стихия. — И кому? Нашему великому бойцу, но уже почти побеждённому Такахаси? — очень изумлялись японцы. Ведь самурай ещё не побеждён окончательно. И только смерть его остановит, и та вряд ли. Бой ещё не закончен, раз нет завершающего смертельного удара. Не надо торопиться и торопить смерть.

— Самурайский дух непобедим! Только бой, Такахаси!

А когда до них дошло, что Шохирев хочет померяться силой с Такахаси в рукопашном бою, то их изумлению не было предела.

Неужели он сам, сознательно, даёт японцу шанс победить его в этом поединке? Но Такахаси его не пожалеет — это точно!

— Сам обрекает себя на смерть — безумец! — уже жалели русского казака простые японцы.

Ожил и Такахаси, в его рысьих глазках снова затеплилась жизнь.

О! Он не упустит этот желанный миг, особенно после того как был на волоске от смерти.

И посыпались сильнейшие удары ногами и руками по этому гордому, но неразумному казаку.

Никогда не надо жалеть поверженного врага. Надо моментально добивать его, чтобы и душу его там же убить. Никакой пощады! И тело и душу убить одним ударом.

Но странное дело. Все удары Такахаси не достигали цели и были жёстко блокированы казаком. Он опережал японца в скорости и, практически, выходило, что не защищался казак, а сам нападал на противника. Странная тактика, хотя и внешне казак работает спокойно, без всякой видимой агрессии. Такахаси боролся с раннего детства. Можно сказать, что всю свою сознательную жизнь. Все приемы японской борьбы ему были давно известны. Ещё были и свои приёмы, которые передавались только по наследству, и только в своём роду. Все приёмы японца не достигали цели. И только тогда Такахаси понял, что казак владеет другой борьбой — ему неизвестной. Целой системой, другой школой.

Мягко лёг на землю Такахаси, он так и не понял какой приём применил Шохирев.

Вмиг загнул его Василий в салазки и надавил на известные ему точки. И какой-то миг держал казак противника в этом положении. Тело японца заметно деревенело и теперь он сам, без посторонней помощи, вряд ли бы разогнулся.

Изумлению императора не было предела:

— Вот это борьба! Телохранители из этих казаков, пожалуй, что, самыми сильнейшими будут. Во всём его государстве! Надо как-то их к себе в охрану переманить. А то вся его нынешняя охрана только пьёт и жирует. Как коты лощёные стражи бродят, но как говорится, мышей не ловят. Эти казаки понадёжней будут.

Никто из зрителей не просил добить Такахаси, тот только пришёл в себя, и его мышление немного прояснилось. Потому что добивать там было нечего и некого. Его попытались разогнуть, но дикая боль мешала этой процедуре. И чтобы не порвать бойца, всякие действия были прекращены.

Василий подошёл к Такахаси, положил ему свою руку на голову, заглянул в глаза. И четко сказал:

— Дыши!

Такахаси стал разгибаться. Слуги помогли ему подняться и бережно увели в сторону.

Тут уже японцы не выдержали, и опять грянули своё восклицание, разноголосое и дружное:

— Касаки! Касаки! Касаки!

Долго продолжалась эта буря эмоций. Но вдруг и она переросла в одно непонятное слово. Василий не понимал его, хотя смысл дошёл и до него чуть позже.

— Свободу! Свободу! Свободу! Свободу!

Император явно не ожидал такого единения толпы. Слово народ для этой вопящей оравы, никак не подходило. Стадо! А тоже возомнили о себе, что они народ! Народ! Народ!

Лично сам он был приверженец другой тактики, а именно: легендарного принца Сусано.

Тот сам мирился с более сильным врагом. Входил к нему в полнейшее доверие и даже сам угощал его лучшим вином. Но потом уже со спящим гостем жестоко расправлялся. С великим наслаждением вонзал ему нож в спину. Именно в спину и не считал это трусостью, а особой тактикой боя.

Но потерять своё лицо, да ещё в такой значительный день, Властитель тоже не хотел.

Сейчас решает все только маленький миг. Или ты на коне, который помчит тебя по вечной дороге славы. Или же ты позорно, и уже навсегда, будешь растоптан общественным мнением. А это похуже смерти будет.

И как ни тяжело это было делать — но надо было!

И жест руки Великого императора вмиг обуздал всё это стадо безумцев. Именно безумцев — в своей великой прихоти.

Иначе как их назвать? Кто они?

Угасал их разноголосый рёв, и скоро стал он похожим на людской шум.

И чуткая тишина зловеще разрасталась над толпой своим незаполненным пространством и готова была опять стать непредсказуемой и не управляемой.

Но желанный миг полного эффекта от сделанного императором щедрого подарка народу и величия его слов не был утерян. Так как мудрый император был ещё и великим комбинатором слов и тончайшим политиком. Тут уже равных ораторов, ему не было во всей Японии.

— Казаки свободны!

Ликование японского народа было беспредельным. Ведь так оно и бывает: если полюбил он своих героев, то уже навечно. А казаки покорили сердца добрых горожан своей великой честью и благородством, настоящих воинов.

Господин Ичиро Тарада, также как и казаки, был ошеломлён решением императора. Настолько всё достигнутое сейчас казалось невозможным, что сам миг счастья стал поистине ошеломляющим, даже для него самого. И сколько он вложил труда в достижение этой заветной цели, только Господь Бог знает. Генералу трудно было поверить во всё произошедшее. Что он сам, от душевного волнения, громко перевёл участившееся дыхание.

Но всё желанное свершилось — правда восторжествовала! Свобода! Свобода! Свобода!

Фактически, весь гнев императора, ловко завуалированный, он принял на себя. Как говорится, только дураку не было понятно, чья это заслуга. И сейчас всё это, как никогда прояснилось.

Генерал уловил брошенный императором укоризненный взор, прямо в его счастливые глаза. Ничего хорошего это не предвещало. Их давняя неприязнь друг к другу только разрасталась. И, наконец-то, достигла апогеи.

— Три дня я даю казакам, на ознакомление с городом и на сборы в дорогу.

Буря оваций всё ещё не дала императору закончить свою мысль.

— На четвёртые сутки американский пароход покидает гостеприимную Великую Японию. Он впервые, за всё время ведения боевых действий, возобновляет свой рейс во Владивосток. Это всё говорит о нашем вечном стремлении жить в мире с нашими соседями: Россией и Америкой.

Здесь Император конечно лукавил. Но чувство своего величия и величия своей страны не позволяли ему сказать иначе.

— Так вот, с этим пароходом эти герои должны покинуть нашу гостеприимную страну. Иначе они будут арестованы и преданы военному суду, как беглые военнопленные. Потому что всё последнее время они не находились в отведённом для их содержания месте.