Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

К вечеру началась всенощная служба отпевания усопшего государя, на которой присутствовал почти весь двор и на которую царя Фёдора доставили на носилках. Многие не спали вторую ночь и от усталости шатались. После непродолжительных приготовлений тело государя вынесли из опочивальни и положили среди Крестовой палаты. Эта палата славилась издалека привезёнными святынями: в ней был в ту пору камень, на котором стоял Иисус Христос, читая молитву «Отче наш», печать от Гроба Господня, иорданский песок и «чудотворные» монастырские меды. Бояре по старшинству подходили к усопшему и прощались с ним, целуя руку. За боярами следовали окольничие, дьяки, дворяне и жильцы и вся дворцовая прислуга, а затем стали пускать в палату для прощания с государем и простой люд. Поутру тридцать первого января тело царя Алексея Михайловича было погребено в Архангельском соборе. Начиналось новое правление, новая жизнь и новые проблемы, которых было хоть отбавляй. Новый царь был сильно болен, а казна пуста.

После похорон приняли решение собрать совет из всех присутствующих в Москве врачевателей, которые бы осмотрели царя и дали заключение о его здоровье. И всей думою было решено разобраться, почему так неожиданно опустела казна и какие налоги для её пополнения объявить. И куда же всё же делись деньги?

Боярин Кирилл Нарышкин предъявил грамоты и отписки, что большую часть денег и ценностей взял государь Алексей Михайлович, а куда дел, неведомо. Остальные деньги ушли на похороны и оплату годичного жалованья войскам. Под вечер дума разъехалась, так ничего и не решив. А утром первого февраля Богдан Хитрово довёл до сведения Артамона Матвеева, что он удалён от должности главы Аптекарского приказа по велению государя. Должность передавалась Никите Одоевскому. А Иван Нарышкин «боле не являетси царёвым постельничим», на его место государь Фёдор Алексеевич берёт глашатая Ивана Языкова.

Все поняли, что война двора началась, и перед всеми вставал вопрос, на чью сторону встать и как не ошибиться в выборе.

Днём от двора отбыл гонец в Астраханское воеводство к боярину князю Ивану Михайловичу Милославскому с почётным приглашением звать его в Москву. Партия царевен начинала брать верх. Понимая, что юный Фёдор Алексеевич намного мягче Тишайшего, шептались:

— Бабы станут теперь царством вертеть, старые да молодые, да Милославские!

Так негромко толковали не только при дворе, такие разговоры шли и среди простого люда.

Второго февраля врачеватели осмотрели царя, и Ягап Костериус, хирург и бакалавр медицины, доложил думе, что «ево государская болезнь не от внешнего случая и не от какой порчи, но от его царского величества природы, а именно от болезни цинга, та-де цинга была отца его государева в персоне. Да болезнь ног, что ещё от деда его пошла, и твёрдо в роду держитси. Да от ушиба спины, ибо вес под Богом ходим».

Болезни словно подтвердили права Фёдора на престол, с того все разговоры о них и замяли. Царствование началось.

В тереме Матвеева было неспокойно как никогда. Артамон Сергеевич метался по роскошным светлицам, среди ковров и зеркал. Богатства, накопленные годами, не радовали. Всё качалось под ногами. Людей, с которыми можно было бы посоветоваться, становилось всё меньше. Вчера к войскам отъехал Григорий Ромодановский-Стародубский, а нынче Петра Долгорукова отправили в Архангельск осмотреть, что стало с Соловками после пятилетнего сидения монахов. Не ко времени расхворался отец, а Николу Спафари Матвеев сам отослал в Китай. Остались лишь братья Алмазовы, которых он сейчас ждал.

Они пришли ещё до рассвета, отряхивая снег с плеч. Андрей в расшитой жемчугом ферязи, со стоячим воротом-козырем, в сильно подпитом виде.

— Ты што, рехнулси, усё рушитси, а ты жрёшь бражное.

— Я теперича никто. Вчерась вечером объявили, што Приказа тайных дел боле нет, государю тот приказ ненадобен.

— Как?

— А вот так!

— Энто во время войны-то с турками, а кто ж тайные дела выведывать будет? А як быти с теми, хто в Польше, Греции, Стамбуле? Им аки энто объяснити? Господи, што ж деетси?!

Все трое, как всегда, удалились в вифлиотику и затворились в ней.

— Влиять на нового государя я не могу. Тётки и сёстры не отходят от него. Особенно Татьяна Михайловна. А она поёт под Богдана Хитрово да Родиона Стрешнева. И в том твоя вина, Андрей. Царевна Татьяна по тебе сохла, а ты от неё бегал.

— Кто ж ведал, што так усё сложитси. Да и не тянет мене к ней, хоть озолоти.

— Щас не до жиру, быть бы живу. Попробуй попасца ей на глаза, может, чего и возродитси.

Андрей заскрипел зубами, но Артамон Сергеевич даже не заметил этого и, повернувшись к Семёну, сказал:

— А ты подготовь пункты нового договора с Польшей, пошлём Тяпкину.

Со вздохом облегчения Семён закивал головой, он давно готовил такой договор.

Матвеев встал и прошёлся из угла в угол:

— Надо што-то содеять, штобы лишить Хитрово влияния на государя.

Артамон Сергеевич старался сдержать гнев, но не мог совладать с собою, у него даже тряслись руки. Семён покачал головой:

— Таки нелегко, сейчас боярина Богдана от кормушки не отпихнёшь. Аки покойный государь занемог, он весь свой род в Москву собрал.

Матвеев остановился:

— Вот и подставить их в казнокрадстве.

— Энтим их щас не спихнёшь. Аль невиданное дело, почитай каждый второй нечист на руку.

Матвеев аж засопел:

— У, дрягва жвамотная.

Андрея тем временем начало развозить, он начал терять нить разговора. Боярин посмотрел на него. Махнул Семёну рукой:

— Ладно, веди его домой, пусть выспитси и берёт себя в руки, а тама чего-нибудь придумаем.

Семён приподнял погрузневшего Андрея:

— В тепле разморило.

Матвеев зло махнул рукой, отвернувшись к резному английскому секретеру, а Семён повёл брата к выходу.

С похорон Алексея Михайловича обычный ход жизни в кремлёвском дворце изменился. Государь не вставал, по обыкновению, ранним утром. Не ожидали царский духовник или крестовый поп и царёвы дьяки его выхода в Крестовую палату, где царь каждый день совершал утреннюю молитву, после которой духовник, осенив его крестом, прикладывал крест к его лбу и щекам и кропил святой водою, привозимою из разных монастырей в вощаных сосудах. В отсутствие болеющего царя духовник его и царские дьяки пели в Крестовой палате молебны о выздоровлении государя.

Не собиралась теперь и царская дума в Грановитой палате, и хотя съезжались во дворец на ежедневный поклон государю бояре и думные люди, но они не могли видеть его светлые очи и довольствовались лишь спросом о здравии. В опочивальне под шёлковым пологом лежал теперь царь Фёдор Алексеевич. Почти безвыходно около него сидела царевна Софья Алексеевна. Она, так и не приняв постриг, пришла из монастыря ухаживать за братом. С нежной внимательностью ухаживала, стараясь угодить и успокоить его ласками и участием. А в передней сидели тётка Татьяна, боярин Богдан Хитрово да вернувшийся ко двору князь Василий Голицын.