Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

Однако болезнь потихоньку уходила из тела царя Фёдора Третьего, успокаивалась и душа, как-то помертвев, защищаясь от внешних невзгод и потерь. Он помнил, как на следующий день после похорон отца тётка Татьяна Михайловна и боярин Хитрово подсунули ему указ, навалившись на него, умоляя отрешить Матвеева от Аптекарского приказа. Ему было так плохо, и он подписал указ, только бы они отстали. А теперь ещё Софья торчит рядом, как бельмо на глазу. Скорей бы уж и впрямь поправиться. С уходом болезни он всё больше становился задумчив и богомолен. Вот уже более недели, как его провозгласили царём, а он так и не почувствовал перемены, превратившей его во владыку Руси. Ничего не переменилось, разве что он испытывал сегодня ещё большую слабость, ещё тягостнее стало ощущение неуверенности в своём непривычном величии, вновь нахлынули мысли об отце, столь сильно им любимом. Бессильно уронив голову на грудь, дрожа всем телом, он отодвинулся от подоспевшей сестры Софьи. Тело вновь горело в лихорадке.

— Может, рассольчику али кваску испить, а, братец?

И откуда только взялось столько заботы. Фёдор злился, но уступал сестриному ухаживанию.

— Да, клюквенного квасу. — А в голове крутилось совсем другое: «Надо побыстрее вставать во что бы то ни стало».

На старую Владимирскую дорогу встречать боярина князя Ивана Михайловича Милославского прибыл почти весь двор. Это поставило все точки над «i». Матвеев оказался прав, четыре боярина возглавят правительство и думу и помогут править царю, но самому Матвееву в этой четвёрке места не было. Стало совершенно ясно, что двор возглавит Милославский, а помогут ему Богдан Хитрово, Никита Одоевский и неожиданно выросший из небытия князь Василий Голицын. В том, что он в ближайшее время станет боярином, сомнений тоже не было.

Раззолоченная карета Милославского двигалась в окружении не только боевых холопов, но и стрельцов. За ней следовали более шестидесяти возов и телег с разнообразным добром, награбленным в Астрахани у казнённых разинцев. С юности привыкший только брать, ничего не отдавая взамен, Милославский был счастлив, что сын его двоюродной сестры взошёл на престол. Вот теперь он возьмёт всё, что судьба ему недодала.

Карета остановилась при въезде в Москву. Вельможи, обступив её, согнулись в поясном поклоне. Иван Михайлович вышел из кареты в дарённой ему царём Алексеем Михайловичем шубе и по очереди расцеловал Богдана Хитрово, Никиту Одоевского и племянника Александра.

— Ну, вот мы и возвернулись в Златоглавую, теперича держись, Артамошка, попомнитца тебе моё астраханское воеводство.

Все четверо довольно заулыбались.

Был первый день, когда царь Фёдор встал после болезни и решил посовещаться с семьёй. Пришли почти все. Не позвали лишь вдовствующую царицу и царевича Петра.

Вдруг резко отворилась дверь, и на пороге появился протопоп Андрей Савинов — духовник умершего царя. Глаза его недобро поблескивали, да и сам он походил скорее на кулачного бойца, чем на мирного иерея.

— Ага, веся царствующий дом здеся, — вскричал он. — Энто хорошо, усё сразу узнаете, како кощунство свершил патриарх, како беззаконие, каку поруху порядку!

Духовник царя — лицо особое. Только ему исповедуется государь, только он знает самое сокровенное о нём, о его грехах явных и тайных. Именно он, духовник, утешает душевные страдания своего высоко-величественного и единственного прихожанина. Поэтому он вхож к царю в любой час дня и ночи. Оттого протопоп Андрей и ворвался в верхнюю горницу без всякого стеснения, и всеми присутствующими это было воспринято как должное.

— В чема дело, святой отец? — спросил Иван Милославский, привставая. — Каку поруху совершил патриарх?

— Вы разе не видели? Он на отпевании вложил в руку государя прощальну грамоту.

— Ну и што?

— Як «ну и што»? — взвизгнул протопоп. — Я! Я должон был вложить государю энту грамоту. Я его духовник — не Иоаким. Я!

Все переглянулись. Татьяна Михайловна, всплеснув руками, молвила:

— А ведь верно. Духовник должен вкладывать прощальну грамоту.

Слова царевны подлили масла в огонь. Протопоп, сжав кулаки, забегал по горнице, заговорил сбивчиво, бессвязно, через едва сдерживаемые рыдания:

— Я ентого так не оставлю. Я ентого не прощу... Я убью его. У мени уже есть с полсотни оружных людей.

Бедный протопоп впал в истерику, и все молчали, дабы не усугублять дела. А он, приняв молчание едва не за согласие, распалял себя всё более и под конец начал грозить уже им, царствующим:

— Ежели вы не скинете тотчас энтого злодея и христо продавца Иоакима, то я и вас прокляну. Слышите? Прокляну весь род ваш.

Последние слова он буквально прорыдал и выбежал из горницы, хлопнув дверью, словно из пищали пальнул. Милославский аж вздрогнул.

Все недоумённо молчали, и наконец царь Фёдор вздохнул:

— Бедный отец Андрей, до чего обидели его.

— Э нет, государь, — заговорил Милославский, — такого не след спускати даже духовнику. Ишь ты гроза: прокляну. Да за одно за энто на плаху можно послати.

— Но он же был любимцем у батюшки.

— Ну и што? Таки теперь можно детям покойного проклятьем грозить? Нетушки, Федя. Я ныне ж Иоакиму слово в слово всё передам. Он на него сыщет управу.

Фёдора покоробило:

— А может, не стоит патриарха расстраивати?

— Стоит, стоит, — вмешалась царевна Софья. — Не скажет дядюшка Иван Михайлович, таки я передам. Ишь, вздумал кому грозить! Мы энту грозу кнутом так уходим, што на век заречётси.

Фёдор хотел ещё что-то сказать, но смолчал.

Милославский сдержал слово, в тот же день пересказал всё патриарху и ещё добавил:

— Государь надеетси, што ты достойно накажешь оскорбителя царской чести, да и твоей тоже, владыка.

Иоаким степенно и в то же время зло ответствовал князю Милославскому:

— Спасибо, боярин, што не утаил такой крамолы. Сотворю так, что Андрюхе небо с овчинку покажетси. Передай государю, сего дела я не спущу. Четырнадцатого марта Собор, мы его на Соборе не токмо извержем из сана, но и упечём туда, где Макар телят не пас.

— И в железы его, в железы, то-то бы государя порадовали.

— Ино ладно. Будут Андрюхе и железы.

Неделя пролетела незаметно, а за ней и другая. На Собор четырнадцатого марта 1676 года приехали митрополиты из Новгорода, Ростова, Пскова, Нижнего Новгорода. Рязани, из Суздаля, архиепископы из Твери и Коломны, епископы из Тамбова и Воронежа. Было ещё чуть более двадцати архимандритов и игуменов.

Выступая на столь представительном Соборе, духовник покойного государя думал, что разоблачит патриарха как нарушителя церковных канонов, но безмерная ненависть к Иоакиму сослужила ему худую службу. Начав тихо свой рассказ о прощальной грамоте, которую бесчестно перехватил патриарх, протопоп заканчивал его на крике. И чем более он кричал на патриарха, тем тише и смиреннее отвечал Иоаким, более того, даже покаялся за свершённое им неумышленно, что в великой печали и слезах о государе Тишайшем вполне простительный проступок.