Анатолий Домбровский - Чаша цикуты. Сократ

Перикл отступил от края помоста, чтобы ветер ненароком не столкнул его, и продолжил речь, глядя на Сократа:

— Афиняне! Ни для кого не тайна, что мы восхищаемся тем, что обладает несомненным величием. Истинным же величием обладает лишь то, чему повинуются люди и боги. И вот, как свидетельствуют Орфей [48] Орфей — древнегреческий мифический поэт и певец. Гесиод — поэт конца VIII в. до н. э. и Гесиод, души смертных и бессмертных повинуются любви и украшаются ею. И Бог и человек любят лишь то, красотою чего они восхищены. Все наши мудрецы, которых мы чтим и помним, были согласны с тем, что любовь есть желание красоты, стремление к красоте, к совершенству. Красота же и совершенство возникают из гармонии, из счастливого сочетания множества частей. В душах — по причине сочетания добродетелей, в телах — из согласия красок и линий, в звуках — из согласия голосов. Любовь к красоте является наставником и правителем всех искусств. Никакое искусство нельзя ни открыть, ни изучить, если нет любви к прекрасному. И вот этой любовью испепелялась душа Фидия! Он был средоточием этой любви, носителем необыкновенного, божественного дара, органом для постижения гармонии, орудием воссоздания её в образах наших богов. Что же сделали мы, убив его? — Голос Перикла дрогнул. — Мы сделали то, что противно божественным и человеческим установлениям: погубили жизнь великого человека и подвергли жестокому испытанию благосклонность наших богов к Афинам, быть может, в канун войны. Вспомните, чем похваляется Лакедемон: Дельфийский оракул гласит, что Бог будет с Лакедемоном.

Перикл помолчал, опустив голову, думая о том, что не тот победит в предстоящей войне, на чьей стороне будут боги, а тот, у кого окажется больше терпения и стойкости, ибо в войнах победа достигается не столько силой оружия, сколько духовным превосходством, превосходством экономики и финансов. Спарту можно победить только «измором».

— А между тем Афины, — продолжил речь Перикл, — и я никогда не устану это повторять — гордость и школа всей Эллады. Пример для всех прежде всего наше государственное устройство: Афинами управляет не горстка людей, как в Лакедемоне, а большинство народа, и потому наш строй называется демократией; в частных делах все равны по законам; мы оцениваем людей по их достоинству и личной доблести, а не по принадлежности к какому-либо сословию; мы живём свободно и не нарушаем законы не из страха, а из уважения к ним; Афины открыты для всех; мы развиваем нашу любовь к прекрасному и наукам, и тем самым совершенствуем себя и мир. Прекрасное и разум, афиняне, накладывают печать на всё, чем бы мы ни занимались, всему придают совершенство и побуждают следовать за истиной. И вот Фидий, о котором я скорблю вместе с вами, прибавил нашей душе и зрению нечто, чего не купишь, не завоюешь и не выпросишь ни у кого из смертных, — он был дающей рукой прекрасного божества!

— Ты убил его! — крикнул кто-то из-за соседних надгробий.

Все обернулись на крик, но никто не сдвинулся с места: ждали, что скажет на это Перикл.

Перикл снова отыскал глазами Сократа и сказал просто:

— Нет, не я убил Фидия. И сейчас, и когда я умру — да проклянут меня боги, если я лгу! — правдивый человек всегда сможет сказать обо мне, что никто из афинян не надел из-за меня чёрного плаща! И это всё, что я намеревался сказать, — закончил речь Перикл, хотя все ждали, что он будет говорить долго. — Оплакивайте покойного и расходитесь, афиняне! Хайре [49] Хайре (радуйся) — это греческое слово употреблялось в качестве приветствия и прощания, в смысле «здравствуй», «будь здоров». , Фидий! — он сошёл с помоста и сразу же оказался в кругу друзей — Софокла, Геродота, Алкивиада и Сократа.

Сократ, едва оказавшись рядом, сказал:

— Надо уходить. Здесь доносчик Менон и те, кто науськал его на Фидия и на тебя, Перикл. Они могут возбудить людей и осквернить святость этих мест. Ты хорошо исполнил свой долг, Перикл, и Фидий простился с тобой. Поспешим!

Аспазия встретила его сердитым молчанием.

— Что-нибудь случилось? — спросил он, когда её молчаливое присутствие стало тягостным.

— Нет, — ответила она, вскинув голову. — Ничего не случилось. С нами, — добавила она многозначительно. — Но ты бегал на кладбище оправдываться в том, чего не совершал. Как трусливый мальчишка. А ведь ты знаешь, что надо делать.

— Что? — уставился на жену Перикл. — Что я знаю? — Он злился на неё, когда она вмешивалась в дела, которые он относил к государственным.

Да, сбежали две её рабыни и нашли приют и защиту в Мегаре. Всё это скверно, но не стоит объявлять Мегаре войну из-за двух смазливых северянок. Да, по Афинам ползут и множатся дурные слухи, ночью в гетериях Антифонта и Ферамена обсуждаются планы захвата власти аристократами [50] ...ночью в гетериях Антифонта и Ферамена обсуждаются планы захвата власти аристократами. — Гетерии — тайные общества, существовавшие в Афинах. В эпоху Пелопоннесской войны они стали организационными центрами оппозиционной олигархии. , а демагог Клеон, этот упрямый кожевник, вместе с канатчиком Евкратом и ламповщиком Гиперболом тем только и заняты, что произносят речи, в которых называют его, Перикла, тираном. И Клеон и Ферамен желают войны со Спартой. Демагог Клеон обещает народу богатую военную добычу, а Ферамен надеется, что после войны афинские богачи вздохнут свободно, избавившись от налогов, — военная добыча умерит аппетиты государства. Аспазия же думает о двух своих рабынях, беглянках, и о том, что война заткнёт рот болтунам. Конечно, так и будет, если он объявит войну Спарте: Клеон перестанет поносить его в своих глупых речах, аристократы откажутся от коварных замыслов, афиняне забудут о домашних распрях, Аспазия похвалит его за мужество и разум, но что будет потом, через полгода или год? Спарта и Афины обессилят и разорят друг друга, истекут кровью в бессмысленных и жестоких битвах, опозорят перед всем миром имя эллина, ибо и спартанцы и афиняне — одно племя, у спартанцев и афинян одна мать, общие боги и общая земля — прекрасная Эллада. Только обезумевшие братья поднимают друг на друга меч...

— Ты знаешь, как взять верх над своими врагами, — сказала Аспазия.

— Как услужить моим врагам и предать народ — ты это хочешь сказать, Аспазия, — ответил Перикл. — Ибо война — а ты снова говоришь о войне — это услуга врагам и предательство народа.

Аспазия резко повернулась и вышла. В комнате остался её запах — чарующий дух дорогих благовоний.

Вошёл вестовой и остановился в дверях, ожидая, не будет ли для него каких-либо приказаний.

— Антикл? Тебя зовут Антикл, верно? — спросил вестового Перикл.