Лотар-Гюнтер Буххайм - Крепость

Но даже это происшествие, кажется, не становится этим людям здесь достаточным указанием того, что времени постепенно остается все меньше и меньше, и что пора стряхнуть собственную летаргию.

Наоборот: О запугивании или депрессии здесь речь не идет, нет даже и намека на это. Здесь все идет своим обычным ходом. Штабные писаря двигаются так же флегматично медленно, как и все остальные в этой Флотилии, а всякие другие чины и звания передвигаются с неторопливостью городских чиновников, типа желая лишь тупо подчеркнуть свой пенсионный возраст.

Вскоре меня вновь разыскивает очередной вестовой, который сообщает, что меня хотят снова видеть в Административном блоке.

- Мы должны знать, когда и где Вы получали последний раз сигареты, господин лейтенант, – спрашивает меня тот же самый маат, который уже выдавал мне шоколад. – Мы совершенно за-были о полагающихся Вам сигаретах, господин лейтенант.

- При всем своем желании не могу этого вспомнить, – отвечаю ему.

- Но Вы же должны это знать, господин лейтенант. Мы же должны поставить Вас на довольствие во Флотилию...

- Что? Меня в эту Флотилию...?

- Так точно, господин лейтенант, по крайней мере, это назвалось так – На случай, если Вы не уедите отсюда.

Я стою онемев и не могу взять в толк, о чем талдычит этот маат. «Не смешно», – бормочу, наконец, про себя и думаю: Хорошо, что маат проговорился. Судя по всему, здесь кто-то здорово интригует! Но теперь я, по крайней мере, предупрежден.

- Позвольте мне об этом самому побеспокоиться! – говорю громко.

- Так точно, господин лейтенант. Это предполагается только на тот случай, что Вы отсюда не... я имею в виду, что Вы не убываете отсюда немедленно....

- Интересно! – только и могу ответить. Но, все же, успокоившись, осведомляюсь:

- А не знаете ли Вы, паче чаяния, кто это выдумал?

- Это распоряжение поступило из Парижа, господин лейтенант.

Из Парижа! Опять!

Подумать только!

Хоть вступай в переписку с Берлином, чтобы положить конец этому безобразию. Но затем я продумываю все под другим углом: У меня безупречные бумаги. Всякого рода подобная мышиная возня с моей стороны может только навредить мне же.

Ведь кто знает, что еще сможет придумать один из этих тупых долбоебов там, в Берлине.

Короче, прочь отсюда! Надо постараться пустить в ход все средства, чтобы разжиться хоть каким-нибудь драндулетом. Ничто другое не имеет значение.

- Итак, – говорю помолчав, – сигарет не получал уже целую вечность. Сколько же мне положено в день?

- 12 штук, господин лейтенант. Мне вот что пришло на ум: Вы могли бы получить вместо них денежное довольствие.

- Вполне, – приветствую это его озарение.

- Но тогда Вам надо оформить «сигаретный талон», господин лейтенант.

- Не повредит, это точно.

- Конечно нет, господин лейтенант. Мне только потребуется некоторое время оформить все в канцелярии должным образом. Возможно, Вы смогли бы затем прислать ко мне Вашего боцмана...

Сигареты никогда не заинтересовали меня – но теперь говорю себе: Пусть будут! Черт его знает, в какой момент я буду нуждаться в них: С нашими-то планами...

В этот момент ко мне, расхлябанной походкой, подходит Крамер.

- Как дела? – спрашивает он с плохо скрываемой радостью.

Kramer хочет отправиться в La Rochelle. Да, конечно, у него есть машина. Хочу ли я поехать с ним за компанию?

Меня не надо спрашивать дважды. Наконец-то появилась возможность вырваться в La Ro-chelle.

- Дадите мне полчаса? Надо срочно к врачу!

- Без проблем! – отвечает инженер флотилии. – У Вас 45 минут...

Врач должен прополоскать мне уши, так как я плохо слышу.

- Ну и ну! – говорит врач. – И, правда, у Вас там серы на целый грузовик! Ее надо немедленно удалить.

И когда он рассматривает, что за серные глыбы плавают в его миске, добавляет:

- Достаточно чтобы на хлеб намазать! – и затем еще: – Постоянное изменение давления содействует чрезвычайно большому производству ушной серы. Многие обрадовались бы такому количеству на своем хлебе вместо смальца...

- Немного темноват, этот продукт, – возражаю.

- Как Ваши зубы? – спрашивает врач.

- В порядке.

- Жировики тоже следует удалить.

- Они у меня на голодные времена в запасе, – отвечаю в тон, и на лице врача появляется выражение полного непонимания.

- Для вытапливания! – поясняю ему.

У меня есть еще немного времени. Значит, надо побриться. С этой арестантской бородой не хочу въезжать в La Rochelle. Чистое нижнее белье, чистые уши и сверх этого еще и чисто-выскобленная рожа – чего больше можно желать?

Пистолет не забудь! шучу невесело. Как говорится: «И побрит он и поглажен, к жопе пистолет прилажен».

Снова появляется Бартль. Он что, преследует меня?

- Здесь ничего не получится, – говорю ему. – Мы застрянем здесь на неопределенный срок, если будем полагаться на эту Флотилию.

Бартль делает странные намеки, он хочет «тоже посмотреть разок» у него есть кое-что «in petto» ...

- «In petto», повторяю, – это, к сожалению, нам не слишком поможет. Извините, но я должен спешить!

Крамер едет на том же вездеходе-кюбельвагене, на котором адъютант прибыл на пристань.

Сначала едем по легкому подъему, затем въезжаем в платановую аллею. Могучие стволы с листвой напоминающей маскировочную сетку. На дороге миражи луж от жары. Асфальт кажется мягким как пластилин: Шины едва слышно шелестят.

Бартль и «в запасе»: Насколько я знаю старый Бартль, все время думает об «организовывании». В этом он – специалист.

Бартль был бы даже в состоянии украсть у кривоногого колеса с машины – просто ради того, чтобы он не смог больше ездить на рыбалку. Не удивило бы меня и то, если бы Бартль уже по-думал об этом: Запрыгнуть в тележку и рвануть мимо охраны! И это не было бы еще самой плохой его идеей.

Крамер, не поворачивая ко мне головы, говорит:

- Вы не должны так открыто удивляться, как Вы это делаете. Здесь в ходу один лозунг: Ничего не видеть, ничего не слышать, ничего не вынюхивать – а лучше всего сунуть голову глубоко в песок. У нас здесь можно хоть кнутом всех гонять – но никто и шагу не прибавит... Здесь все идет своим чередом!

- Мой шеф в Бресте считал, что я, по прибытии, сразу же получу транспорт, – отвечаю и не-вольно сержусь на себя за то, что мой голос прозвучал слишком резко, почти с вызовом.

Крамер расплывается в широкой улыбке:

- Ах, когда-нибудь да, но только, к сожалению, не сейчас. Вы же знаете: Все в полном порядке – окончательная победа за нами. Мы позволим Союзникам еще немного потрепыхаться, и если они действительно так хотят, то могут спокойно трепыхаться себе до самой своей смерти.

На улицах почти не видно людей в форме. По правому борту, между стволами платанов, виднеется сиротливо стоящая открытая концертная эстрада с малахитового цвета крышей в форме епископской митры. Мне должна быть знакома эта дорога – а вместе с нею также и этот павильон, но я все вижу будто впервые. А вот появляются и первые аркадные дома с их черны-ми тенями под округлыми арками.