Рекс Уорнер - Гай Юлий Цезарь

Всё это, конечно, кажется очевидным, однако никто не будет говорить о том, что легко осуществить в жизни разумное сочетание свободы и власти, революции и традиций, дисциплины и инициативы. И вряд ли хоть один из моих великих современников реально осознавал соотношения сил, определяющих факторы нашей жизни. Красс, по моему мнению, похоже, осознавал их существование, Каталина преувеличенно воспринимал лишь одну сторону проблемы, Цицерон был слишком поэтичен и сентиментален, а Помпей, несмотря на всё своё влияние и необычайные административные способности, даже не задумывался об этом. Однако сопутствовавшая почти всё время политической карьере Помпея удача не может быть аргументом в пользу бытующего мнения о существовании провидения. Если бы боги задумали помочь сохранению Рима, они не вложили бы такую огромную власть в руки человека, неспособного на какие-либо неординарные действия. Однако каким-то непостижимым образом обстоятельства всегда складывались в пользу Помпея, и людям ничего не оставалось, как поверить в то, что этот человек избран богами.

В течение двух лет после пребывания на посту консула Помпей не занимал никаких должностей, а в это время на Востоке Лукулл добивался одной победы за другой. Рассказывали, что в Армении его войско уничтожило сто тысяч вражеских солдат, потеряв при этом двух человек убитыми и пятерых ранеными, история невероятная, но в неё верили. Конечно, никто не отвергал тот факт, что он был замечательным полководцем и, кроме того, талантливым администратором. На завоёванных территориях Азии ему удалось избавить население от непосильного бремени римских налогов, за что во многих деловых кругах Рима его ненавидели. Его также атаковали сторонники народной партии за то, что он был ближайшим другом и соратником Суллы. Его обвиняли в том, что он затягивал ненужную войну ради собственного обогащения. Помпею же больше всего хотелось занять его место, и он стал поддерживать как обвинения народной партии, так и недовольство финансовых кругов.

По ряду причин сенат колебался. Часть сенаторов просто завидовала успехам Лукулла, другие были тесно связаны с деловыми кругами, третьи, продолжая поддерживать опального полководца, боялись, что откроют дорогу Помпею, которому ещё не простили его успехи и благополучное консульство, так неудачно закончившееся для него. И всё-таки сенат выбрал то, что, по его мнению, из двух зол было меньшим. Сенаторы не поддержали великого полководца, который до конца бы остался им верен, а предпочли сделать ставку на Помпея. На смену Лукуллу отправились консулы, чьими основными достоинствами были консерватизм, а не военные таланты. В войске Лукулла был поднят мятеж. И это тоже признак времени. Несмотря на все достоинства полководца, ему не хватало самого главного — знания человеческой натуры, он был не способен использовать сильные и слабые её стороны. Лукулл требовал от людей слишком многого, но ничего не давал взамен: ни чувства товарищества, которое предлагали солдатам я и Марий, ни чувства безнаказанности, которое давал Сулла. Лукулл фактически основывался на беспрекословной дисциплине. В наши дни солдатам нужна хотя бы иллюзия того, что к ним относятся как к людям. Если бы Лукулл получил поддержку сената и своих друзей в Риме, этот мятеж не был бы так опасен. Дома его бросило правительство, а в армии организовал смуту не кто иной, как его шурин, молодой Клодий. Больше месяца Лукулл ничего не мог поделать со своими людьми и с ужасом наблюдал за тем, как недавно разбитые войска Митридата стали без боя возвращать свои территории. В Риме заговорили об угрозе с Востока.

В это же время проблемы возникли гораздо ближе к дому. Пираты, их корабли действовали гораздо активней, чем в те времена, когда меня захватили в плен на пути в Азию. Разбойники стали более организованными и многочисленными и решили задушить Рим, перехватывая поставки продовольствия для города. Им удалось разбить консульский флот в гавани Остии: они нападали на конвои не только на море, но и на дорогах Италии, проходящих вблизи моря. Цены на продовольствие росли с каждым днём, не хватало денег, римские торговцы не получали прибыли от заграничных инвестиций, и тогда богатые и бедные объединились и потребовали принять решительные меры.

Обстоятельства как будто специально сложились в пользу Помпея, и ему удалось умело воспользоваться ситуацией. В начале года, как раз после моего возвращения из Испании, близкий друг Помпея Габиний предложил закон, вводящий должность верховного главнокомандующего всего района Средиземноморья, которому будут выделены огромные денежные суммы, а под его командование будет передан флот из двухсот кораблей, многочисленная армия, и полномочия его будут распространяться не только на море, но и на прибрежные территории. И хотя имя Помпея не упоминалось, для всех было очевидно, что именно он займёт этот пост.

Как показала жизнь, предложение Габиния оказалось эффективным. Его с энтузиазмом поддержали и простые и знатные горожане, пожалуй, кроме Красса, который, несмотря на всю прибыль, которую он мог получить после подавления пиратов, предпочёл бы потерять деньги, нежели увидеть Помпея на этом посту, обладающего такими огромными полномочиями. Сенат тоже яростно выступал против этого законопроекта. Ведущие государственные мужи и знаменитые ораторы говорили о том, что это может привести к установлению монархии и ограничению свобод граждан. Они так и не поняли того, что, несмотря на все имевшиеся возможности, Помпей никогда не намеревался да и не был способен установить монархию. Под свободой же они понимали систему, в которой руководящие должности достаточно равномерно распределялись между членами их «клана». Марк Цицерон, чьи интересы совпадали с интересами крупной буржуазии, должен был по логике вещей поддержать этот законопроект, однако он сохранял молчание. В этом году Цицерон собирался выставить свою кандидатуру на пост претора и не хотел делать ничего, что могло бы повредить ему. Таким образом, я был единственным членом сената, который открыто выступил в поддержку этого законопроекта, из-за чего многие сенаторы отвернулись от меня, обвиняя в демагогии, предательстве интересов нобилитета. Фактически, хотя я и понимал, что выступление в защиту этого законопроекта прибавит мне популярности среди граждан Рима, мои планы были гораздо более далеко идущими. Для меня было очевидно, что передача Помпею неограниченных полномочий, несмотря на противодействие сената, точнее, благодаря поддержке граждан, создаст очень полезный прецедент. Я пытался объяснить Крассу, который боялся установления диктатуры Помпея, что мир простирается и за пределы берегов Средиземного моря. Существовали и Испания, ещё не завоёванные земли Галлии и Германии, оставалось и Египетское царство, которое из-за завещания последнего монарха могло быть аннексировано Римом. Всё это имело большое стратегическое и экономическое значение. И тот, кому граждане Рима дадут право властвовать на этих территориях, сможет разговаривать с Помпеем на равных. Этот аргумент поразил Красса, но ревность к Помпею не позволила ему вымолвить и слова в поддержку законопроекта Габиния.