Дмитрий Евдокимов - Воевода

В подмосковных городах зашмыгали лазутчики «вора», прельщая народ службой самозванцу. Князь Дмитрий Пожарский с тревогой получил сообщение, что вновь предались «вору» Кашира и Коломна. Однажды утром зашумели и зарайские посадские люди, соединившись с окрестными крестьянами и детьми боярскими. Пожарский немедля захлопнул крепкие ворота кремля. Зарайцы вызвали воеводу на разговор.

Он выехал к ним, надев на всякий случай панцирь и шлем, в сопровождении десятка вооружённых слуг.

— Что надобно, люди добрые? — спросил усмешливо.

— Всем городом хотим передаться государю Димитрию Ивановичу! — выкрикнули из толпы. — Вон уже и коломенцы, и каширяне крест ему целовали. А то как возьмут Москву, нас не помилует. А тебе голову снесёт первому.

— Это же какому такому Димитрию Ивановичу? — дурачился князь. — Был один, так его убили четыре года назад, а тот, что сейчас в Калуге, — вор и самозванец!

— Не в Калуге он, а уже в Коломенском!

Пожарский пристально вгляделся в крикуна.

— Эге-ге, видать, птица залётная! Не вор ли тебя прислал честных людей мутить?

— А хотя бы и так! — дерзко ответил тот. — Попробуй, тронь!

Пожарский двинул коня и крутанул нагайкой, и лазутчик поспешно спрятался за широкие плечи посадских.

— Эй, крикун, передай своему господину, что в роду Пожарских предателей и перелётов не бывало. Я присягал Шуйскому, ему и служить буду. И вам, люди добрые, советую — расходитесь по домам.

— А ежели мы тебя силой заставим? Вон в Кашире князь Григорий Ромодановский тоже не хотел подчиняться, а как пригрозили убить, враз согласился!

— Меня не испугаешь! — сурово ответил князь. — Убить — руки коротки! Такую крепость вам не взять штурмом, а измором — тем более. Ведь все свои припасы всё же сами в кремль стащили. Куда теперь денетесь?

Мужики зачесали в затылках.

— Ну, ты и хитёр, Дмитрий Михалыч!

— Просто подумал заранее, что всякое может случиться! — насмешливо ответил воевода. — Видать, быстро забыли, как поляки вас грабили, хотите снова. Ведь у вора снова поляков хватает. Аль думаете, гусары Сапеги жалостливее, чем разбойники Лисовского? Это ж всё одного поля ягода.

— Так не усидеть теперь на троне Шуйскому! Ты же разумный человек и лучше нас это разумеешь!

— Это ты, рязанец? — вгляделся Пожарский. — Как же ты можешь уговаривать, чтоб я своей присяге изменил?

В этот момент раздалось благостное пение. Из собора к воротам кремля шёл с церковным хором протопоп Дмитрий. Он встал рядом с Пожарским, подняв крест:

— Не слушайте, православные, посланников диавола! Церковь призывает вас служить государю, что утверждён Священным собором!

— А коль в Москве другого государя назовут?

— Тогда будем тому и крест целовать! — решительно заявил Дмитрий. — Расходитесь, люди добрые.

Узнав о решении зарайцев, коломенцы тоже откачнулись от «царика», решив ждать дальнейшего хода событий. А они не замедлили явиться. Пожарский удивлялся, что вечный смутьян Ляпунов на этот раз как-то подозрительно затих. Оказалось, что тот не отступил от своего решения свергнуть Шуйского. Узнав о разгроме под Клушином, он немедля послал в Москву к брату Захарию своего гонца Алексея Пешкова. Заговорщики заспешили в терем князя Василия Васильевича Голицына.

— Пора, князь! Настал твой черёд занять царское место!

— При живом-то государе? — неожиданно засомневался красавец князь, любимец москвичей.

Он давно плёл нити заговора вокруг Шуйских, однако в решающий момент вдруг отступал. Так было позапрошлой зимой, когда, встретив решительный отказ Шуйского сойти с престола, он снова стал покорно прислуживать государю как ни в чём не бывало. Заробел он и сейчас, хоть и понимал, что наступил момент самый подходящий.

— Решайся, князь! Увидишь, сегодня «шубник» сам отдаст тебе свой царский венец! — громоподобно гудел Захарий, столь же широкоплечий, как и его старший брат.

— А как вновь самозванец скипетр перехватит? — продолжал сомневаться Голицын.

— Не перехватит! — заверил Ляпунов. — Я, как к тебе идти, уже с Трубецким сносился. Ответ такой даден от бояр, что у «царика» служат: «Как только Шуйского сведёте, мы своего Димитрия тот же час свяжем и приведём в Москву!»

— Тогда с Богом! — перекрестился Голицын и приказал своим служилым людям собрать московских дворян и детей боярских у Арбатских ворот.

Сам выступать, однако, всё же не стал и велел зачитать обращение к москвичам от Прокопия Ляпунова: «Московское государство доходит до конечного разорения и расхищения. Тут пришли на него поляки и литва, а там калужский «вор»: с обеих сторон стало тесно. Украинных городов люди не любят давно царя Василия и не служат ему; льётся христианская кровь; отец восстал на сына, сын на отца. Василий Иванович не по правде сел на царство и несчастен на царстве. Будем бить ему челом, чтобы оставил престол, и к калужским людям пошлём: пусть они своего «вора» оставят, и мы сообща выберем всею землёю нового царя и станем тогда единомысленно на всякого врага».

От Арбата толпа дворян направилась в Кремль, к царскому дворцу, потребовали, чтоб Шуйский вышел к ним на крыльцо. Тот вскоре показался, окружённый слугами.

— Почто меня беспокоите?

Голицын снова остался как бы в стороне, и дворяне стали выпихивать вперёд главного зачинщика, Захария Ляпунова. Тот чиниться не стал, смело шагнул на крыльцо и заорал, непочтительно взирая на низенького Шуйского:

— Долго ли за тебя кровь христианская литься будет? Ничего доброго в царстве твоём не делается. Земля наша через тебя разделилась, разорена и опустошена! Ты воцарился не по выбору всей земли! Ты погубил многих невинных! Братья твои государя нашего, оборонителя и заступника, окормили отравою!

Упоминание о Скопине всколыхнуло толпу:

— Бей Дмитрия! Повесить змею подколодную!

Дмитрий, стоявший рядом с братом, шмыгнул за его спину.

Захарий продолжал, обращаясь к царю:

— Сжалься над умалением нашим! Положи посох свой. Сойди с царства, а мы посоветуем о себе иными мерами.

Шуйский даже в такой момент остался верен себе: его взбесило не столько предложение оставить трон, как то, что это предложение сделал какой-то рязанский дворянишка. Он выхватил из-за сапога длинный нож и подскочил вплотную к Ляпунову, замахнувшись на него:

— Как ты, шиш, смеешь мне это говорить, когда бояре этого не говорят!

Ляпунов приставил к длинному носу государя дюжий кулак.

— Василий Иванович! Не бросайся на меня, а не то я как возьму тебя в руки, так вот тут и изотру!

Шуйский испуганно отскочил под общий смех, а Ляпунова дёрнул за болтающийся рукав ферязи Иван Никитич Салтыков:

— Пойдём, Захарий, отсюда! Объявим народу!