Дмитрий Евдокимов - Воевода

Однако атаманы лишь настороженно молчали, а Болотников, отмахнувшись от князя как от назойливой мухи, раздумчиво произнёс:

— Дельно говоришь, Беззубцев, воистину дельно. Ведь князь Трубецкой вроде нашего князя думает: коль Болотников отпор здесь получил, значит, снова не полезет. А мы тут как тут. И воинства у нас не в пример больше стало. А коль двинем через Комарицкую область, так все мужики за топоры и колья возьмутся. Крепко они обиду боярскую помнят.

— Нашёл вояк! — выкрикнул Шаховской. — Что они против пушек? Да и казаки — лишь на первый набег горазды. А как огнём их встретят — враз коней повернут, поминай как звали!

— А зачем нам в сражение вступать? — улыбнулся Болотников. — Ты слышал, князь, что Беззубцев рассказывал? Обойдёмся без шума, ударим с тыла, а пока их полки перестроятся, мы уже будем в крепости. А уж оттуда нас не возьмёшь никаким огненным боем!

— Что ж, правильно. Стоит нам крепость занять, Трубецкой и без боя отступать начнёт. А за ним и Воротынский к Москве повернёт, побоится, что на него с двух сторон ударят. А как Воротынский отойдёт, Пашков беспрепятственно в Ельце окажется, — согласился Болотников.

Подал голос Буссов:

— Если хотите знать мнение старого солдата...

— Говори, рыцарь! — ободрил его Болотников.

— Путь до Кром и дальше к Калуге имеет ещё одно важное преимущество. Здесь больше провианта для войска. Ведь путь Елец — Тула — Москва боярами основательно истоптан. Доподлинно знаю, что воины Воротынского голодают.

— Провиант из Путивля можно захватить в достатке, — возразил Шаховской.

— В случае победы к нам подойдут новые отряды из других городов, — не согласился Болотников. — Так что хлеба потребуется много.

— И не только хлеба! — воскликнул кто-то из атаманов. — И мяса тоже.

— А также горилки! — захохотал Беззубцев. — Так что немца послушаться надо — у него поместье как раз под Калугой!

...Грозная молва о храбром и искусном воине Иване Исаевиче Болотникове катилась по Руси. Даже враги именовали его уважительно, прибавляя отчество, будто говоря о государе. Дерзкий поход на Кромы удался на славу. Увидев, что число обороняющих крепость значительно увеличилось и что они теперь обеспечены зельем и продовольствием надолго, Юрий Трубецкой поспешно отступил. Под ударами основного войска Болотникова отступление дворянского воинства превратилось в бегство аж до Орла.

«И под Кромами у воевод с Юровскими людми был бой и из Путимля пришёл Ивашко Болотников да Юшка Беззубцев со многими северскими людми и с казаки прошли на проход в Кромы. И после бою в полках ратные люди далних городов: ноугородцы и псковичи и луганя и торопчане, и Замосковских городов под осень в полках быть не похотели, видячи, что во всех Украинных городах учинилась измена и учали ис полков разъезжатца по домам. И воеводы князь Юрьи Никитич с товарыщи отошли на Орел».

Разрядные записи за Смутное время.

Сбылось предвидение Болотникова относительно Ельца: узнав о поражении под Кромами, отошло к Туле основное войско Воротынского. Но и там оно долго не задержалось. При приближении повстанческих войск вышли из повиновения правительству тульские, а затем рязанские и каширские дворяне, ранее бывшие прочной опорой трона. Армия Воротынского таяла на глазах из-за бегства поместного воинства и постепенно уходила к Москве. Уже к середине сентября Истома Пашков обосновался в Серпухове, а его дозорные стали появляться у дворцового села Коломенского, в полутора вёрстах от столицы.

Поспешала к Калуге и армия Болотникова. Орел без боя перешёл на сторону наступавших, Трубецкой едва унёс ноги к Туле, а затем вместе с Воротынским отступил к Москве. Без единого выстрела были взяты Волхов, Белев, Воротынск. В Воротынске задержались, ожидая вестей из Калуги. Но там, по-видимому, воевода сохранял верность правительству.

Конрад Буссов, донельзя довольный течением событий, старался почаще попадаться на глаза Болотникову. Зная хорошо калужскую округу, подсказывал, где легче добыть провиант. Иван Исаевич привечал немца, а заодно и его приятеля Давида Гилберта, часто по вечерам зазывал в свой шатёр на ужин, любил расспрашивать о европейских странах, проявляя и сам знание тамошних обычаев. Конрад понимал, что Болотникову довелось поколесить в тамошних местах. У немца вызывала чувство жгучего любопытства судьба этого необыкновенного человека.

Однажды вечером, когда чаша с мёдом несколько раз обошла гостей, Конрад набрался смелости и упрекнул Болотникова, что тот сам вступает в рукопашный бой.

— Предводитель, чтобы видеть всю картину сражения и принимать решение, должен находиться сзади, — выговаривал он Болотникову. — А ты, Иван Исаевич, норовишь сам в пекло. Можешь без головы остаться — значит, и армия твоя тоже будет без головы.

Болотников, против ожидания, не вспылил и легко согласился:

— Ты прав, рыцарь. Я после боя зачастую сам себя кляну. Но когда вижу, что мои воины готовы отступить, не могу удержаться, чтобы не помочь. Вот скажи, рыцарь, ты наверняка благородного происхождения?

Буссову очень хотелось похвастаться, но он почему-то не смог соврать под взглядом пристальных серых глаз. Смешавшись, пробормотал:

— Я простой воин. У меня не было знатных родителей. Всем, чего я достиг, обязан лишь самому себе.

Болотникова такое чистосердечное признание неожиданно обрадовало:

— И я лишь простой воин, был когда-то холопом князя Андрея Телятевского. Это уже потом кое-что познал в жизни...

Гости напряжённо ждали продолжения рассказа.

— Когда голод случился в царствование Бориса, князь собрал нас всех, своих дружинников, и сказал, что отпускает на все четыре стороны, потому что и самому скоро есть нечего будет. Что делать? Отправился я на низ Волги. Там, как говорили, жизнь посытнее. Пристал к вольному казачеству, благо Бог силушку дал. Воевали с татарами, до Крыма доходили. Тут несчастье приключилось: в полон меня нехристи взяли. Погнали меня на невольничий рынок, а там турок купил для военного корабля гребцом. Несколько лет я веслом отмахал. Все, кто со мной на корабль попали, перемерли от натуги или в бою погибли. А я вот живуч оказался. Я да один испанец ещё. Высокий, худой, но жилистый. Подружились мы с ним. Вот замечательный человек, благороднейший.

Его бичом хлопнут, а он о прекрасном стихи читает. Мечтал, чтобы царство настоящее возрождалось, которое бы всю несправедливость на земле уничтожило.

— А как звали этого испанца? — поинтересовался Конрад.

— Мигель. Вроде как Михаил по-нашему, Мигель Сервантес. Это настоящий рыцарь, без страха и упрёка! Когда нас окружил венецианский флот и заставил турок сдаться, только нас расковали, я хотел размозжить цепью голову нашему надсмотрщику — главному мучителю. А он схватил меня за руку и воскликнул: «Оставь его, Иван! Он такой же раб, как и мы. Пусть теперь сам поплавает гребцом».