Валерий Есенков - Восхождение. Кромвель

Время не ждало. Представителям нации надлежало сделать свой выбор и как можно скорей. Надо было либо снизить налоги, прекратить воровство и попробовать усмирить войско, по-прежнему оставляя без денег, либо оставить налоги, но опять-таки прекратить воровство и удовлетворить законные требования военных и тем вернуть армию в своё подчинение.

Однако в пресвитерианском парламенте не нашлось ни умеренности, ни разумности, ни обыкновенного здравого смысла. Пресвитериане предпочли продолжить вражду. Депутаты потребовали перевести короля в Ричмонд и отвести армию от столицы на сорок миль. Вместо того чтобы заплатить солдатам законное жалованье, он пустился заигрывать с горожанами, рассчитывая опереться на них. В спешном порядке был восстановлен парламентский комитет, которому надлежало принимать жалобы на членов обеих палат. Горожане жаловались на уничтожение праздников, в том числе Рождества, — им установили дни отдыха, роптали по поводу высокого налога на соль — его отменили, негодовали на безобразную алчность представителей нации, которые ввели для себя привилегии, занимая по нескольку должностей, присваивали доходы с конфискованных поместий и замков и захватывали их в свою собственность, — нижняя палата постановила, что впредь ни один её член не станет принимать ни доходных должностей, ни наград, ни другого имущества. В своём лицемерном рвении представители нации заговорили даже о том, что готовы возвратить в казну все незаконно приобретённые средства, а на их земли распространится закон, по которому с них должны взыскаться долги и который прежде не распространялся на них.

Они пошли дальше. Парламент создал Комитет безопасности. Комитет наводил порядок в городском ополчении, из которого изгонялись индепенденты, формировал новые полки и попытался привлечь на свою сторону несколько полков, расквартированных в Йорке.

Кромвель продолжал держаться политики примирения. Всё это время и он, и его соратники из числа офицеров встречались тайно и явно со своими друзьями-индепендентами или уполномоченными парламента, в надежде выработать совместными усилиями приемлемую программу политических перемен. Его требования по-прежнему не шли дальше выплаты жалованья солдатам, амнистии участникам гражданской войны и свободы вероисповедания. Десятого июня Кромвель и его друзья подписали письмо. В нём они уверяли, что провозглашение свободы вероисповедания не может служить препятствием для установления в Англии правительства пресвитериан.

Двенадцатого июня в своём послании городскому совету Ферфакс жаловался на то, что он допускает набор ополчения и новых полков, которые парламент готов использовать против вверенной ему армии. Городской совет не нашёл ничего лучшего, как посетовать на обстоятельства и предложить армии отступить на указанные парламентом сорок миль, тогда, мол, всё само собой утрясётся.

Король угадал, что вражда между армией и парламентом подходит к опасной черте. Как только парламент потребовал перевести его в Ричмонд, стража усилилась, послабления прекратились и его всюду перевозили вместе с главной квартирой, не выпуская ни на минуту из вида.

Государю показалось, что пора действовать и столкнуть наконец парламент и армию. Он возмутился:

— Мои палаты приглашают меня в Ричмонд. Вы можете удержать меня от этой поездки только насилием, взяв под уздцы лошадь. Но уверяю, что если найдётся такой храбрец, этот подвиг в его жизни будет последним.

В увлечении он впервые назвал ненавистный парламент «моими палатами» и не принял во внимание, что в главной квартире никто и не собирался давать ему лошадь. Карл был всего-навсего пленником, ему давно бы надлежало это понять.

Возмущение его величества было оставлено без внимания. С каждым днём становилось всё очевидней, что с этим парламентом дело миром не кончится. Совет армии должен был принять против него свои меры. Четырнадцатого июня на совместном заседании была принята Декларация армии. В своём Торжественном обязательстве армия отстаивала свои права. Необдуманные, опрометчивые действия представителей нации в несколько дней сделали её грозной политической силой.

Теперь войско присваивало право говорить от имени нации. «Мы подняли оружие сознательно, чтобы защищать права и свободы народа, и готовы продолжать это дело». Парламент призвал её на борьбу с угнетением, насилием и произволом. Теперь эта священная цель забыта парламентом, но армия продолжает хранить ей верность.

Всё это было политической декламацией, особенно опасной, потому что она овладела солдатами. Ещё опасней были новые требования. Прежде всего, военные требовали, чтобы парламент изгнал тех депутатов, которые настаивали на роспуске армии. Было названо одиннадцать человек, вожди пресвитерианского большинства. Заодно их обвинили в связях с монархистами и в злоупотреблении своим положением. Это было только начало. Армия желала, чтобы нынешний парламент сам себя распустил. Вместо него для установления мира и обеспечения прав и свобод предлагалось созвать новый парламент, избранный на новой основе. Правда, дело до всеобщего избирательного права пока не дошло. Декларация считала необходимым ввести избирательный ценз, чтобы принималась во внимание пропорциональность участия избирателя в общих тяготах королевства.

Но и этого было достаточно. Декларация угрожала основаниям государственного устройства. В парламенте она вызвала страшный переполох. Обсуждение было беспорядочным, бурным и бестолковым. Основания государственного устройства были скоро забыты. Негодование сосредоточилось на желании армии удалить из нижней палаты одиннадцать виднейших представителей нации. Айртону было поручено представлять и защищать декларацию. На его голову обрушилась недопустимая брань. Дело едва не дошло до дуэли. Депутаты чуть ли не в истерике вопрошали, на каком основании они должны изгнать названных лиц, требовали доказательств, не соображая в безумии охвативших страстей, что сами себя загоняют в ловушку. Им отвечали, что они сами без каких-либо доказательств казнили Страффорда и Лода, а теперь им предлагают только изгнание.

В таком состоянии никакого решения невозможно было принять. Тогда армия медленно двинулась к Лондону. Кромвель и его сторонники рассчитывали, что одной угрозы будет довольно, чтобы парламент пришёл в себя и пошёл на уступки. Однако двадцать шестого июня главная квартира была уже в Уксбридже. Сюда была направлена депутация от торговцев и финансистов. Она просила армию образумиться и остановиться, но не привезла никаких других предложений и вынуждена была удалиться ни с чем.