Валерий Есенков - Казнь. Генрих VIII

Противоположность характеров двух королей была очевидна. Сойтись они не могли. Больше того, присутствие Франсуа нередко оскорбляло английского владыку. Нередко Генрих точно в дурном зеркале видел своё отражение.

В самом деле, Франсуа, как и он, нисколько не думал о Франции, королём которой стал так же волей случая, как и Генрих волей случая вступил на английский престол. Цель своей жизни Франсуа видел в том, чтобы восстановить наследственные права на Милан и Неаполь, как и английский государь, стремился восстановить наследственные права на французские земли. Оба увлекались надеждой приобрести корону Священной Римской империи, любыми средствами, путём подкупа или войны.

Генрих не уважал Франсуа, почти презирал и узнавал свои не лучшие качества в нём. Порой краснел от стыда, что мог быть таким, как этот легковесный весельчак, любитель пиров и охот.

Что говорить, в лагере золотой парчи Генрих от души развлекался, охотился, пировал, гарцевал под клики ревущей от восторга толпы, но старательно избегал оставаться с любезным хозяином наедине.

Некоторое время это ему удавалось.

Однако Франсуа не привык считаться с приличиями и тем этикетом, который был заранее установлен для сношений между лагерями французом и англичан. Когда это было в его интересах, умел идти напролом.

Так одним ранним утром внезапно явился в его палатке без охраны, один, чтобы поговорить по душам.

Монархи побеседовали. Франсуа настаивал на военном союзе. Его страшили и возмущали претензии Карла на мировое господство, недаром Карла Великого провозгласил он своим идеалом. После того как маленький сын Филиппа Красивого стал королём Испании и купил императорскую корону, во всей Европе только Франция и Англия сохраняли ещё независимость. Под угрозой были Милан и Неаполь. Францию со всех сторон окружали владения Карла. Того и гляди, этот самозваный последователь Карла Великого разорвёт её на куски, лишь бы собрать свои разбросанные владения в единое целое. Потом дойдёт очередь и до Англии.

Франсуа был, разумеется, прав, но про себя, выслушивая его жаркие речи, Генрих не мог не смеяться. Франсуа был всегда так занят собой, что не разбирался ни в людях, ни в их интересах, точно все они служить обязаны были только ему, — следствие воспитания, данного Луизой ц Маргаритой. Франсуа и представить не мог, что Генрих как раз ждёт, когда Карл разорвёт Францию на куски, чтобы было легче получить свою часть и вернуть корону французского короля.

Английский государь умел и любил размышлять, а потому не ответил Франсуа ни согласием, ни отказом.

Стал торговаться, спрашивал Франсуа, что получит взамен, если согласится воевать вместе с ним против Карла.

Казалось, Франсуа был удивлён. Французскому королю и в голову не пришло, что за этот союз придётся что-то платить.

Франсуа был озадачен.

В этом состоянии он Франсуа и оставил и возвратился к себе, ожидая, какие предложения ему сделает Карл, которого не могло не страшить внезапное сближение двух королей.

Ожидания были недолги. С лёгким бригом пришла эстафета. Карл, следуя примеру Карла Великого, решил короноваться в Аахене. С этой целью снарядилась эскадра. Её путь лежал вблизи английского берега. Карл просил остановки и предлагал встретиться в Дувре.

Генрих с тем же бригом послал согласие и стал собираться. На этот раз сборы были короче. Ему было известно, что аскетический Карл не любил пышных празднеств и видел в них чуть ли не грех, да и английские лорды истощились, щеголяя нарядами на равнине подле Кале. Прикажи он новые празднества, им пришлось бы расстаться с последним, лишь бы угодить королю и страсти к мотовству. После встреч с Франсуа не мог позволить себе такой глупости. Благоразумней было предоставить им время для размышлений о своём кошельке.

Владыка Англии прибыл в Дувр с небольшой свитой и отрядом охраны. Томас Уолси был, разумеется, первым лицом и блистал кардинальским нарядом. Его сопровождала толпа епископов и прелатов, разодетых с пышностью такой непомерной, что лорды выглядели бедными сельскими сквайрами.

Испанская эскадра была внушительной и величавой. Карл плыл на флагманском галеоне. Громадные корабли вошли в порт и бросили якоря. Белоснежные паруса с чёрными крестами во всю длину упали точно сами собой. Были спущены роскошные шлюпки. Карл вышел на берег с величием того, другого, легендарного Карла, с явным желанием его поразить.

Короли обнялись, сухо, но вежливо.

Карл не нравился ему ещё больше, чем Франсуа.

Несчастный сын Хуаны Безумной, крохотный правитель крохотной Фландрии, Карл получил Испанию, которая могла и должна была достаться ему, зятю покойного испанского короля, причудами случая, а потом купил себе императорскую корону, на которую у него было, может быть, больше прав, чем у кого бы то ни было.

Перед ним стоял совсем ещё молодой человек, бледный, с погашенным уклончивым взглядом, с тонкими, от природы редкими волосами, в строгом чёрном камзоле, изящный и строгий, скорее фламандец, мало похожий на кичливых и грубых испанцев.

Тем не менее Карл был сыном Хуаны Безумной, болезненный, склонный к меланхолии, к разного рода причудам, наглухо закрытый для собеседника, себе на уме.

Но странно, с первых же слов Генриха стало коробить несомненное сходство с этим новоявленным Карлом Великим. Карл был равнодушен к национальным интересам Испании и Германии, которыми правил, тем более к интересам Англии или Франции, к которым относился враждебно. С пренебрежением отозвался германский император и испанский король и о вольностях независимых городов во Фландрии, Германии и Италии, и о привилегиях испанских дворян и германских князей. Они были ему безразличны. По его тону, только по тону, можно было понять, что готов с ними мириться, но может их уничтожить, если ему станут мешать.

Карла заботило укрепление собственной власти и католической веры. Прямо с пристани, после торопливых объятий, отправился в церковь, выстоял всю литургию и ещё некоторое время молился после неё.

И заговорил Карл о положении католичества. Оно всюду ухудшилось, даже во Фландрии. Авторитет Римского Папы ничтожен, сам папа слаб и запутался в светских интригах, а более сильного, более авторитетного папу среди кардиналов трудно, даже, вероятно, невозможно найти.

Теперь этот Лютер взбудоражил Германию. И папа, и князья обращаются к императору, чтобы он урезонил еретика, посмевшего публично сжечь грамоту папы с его отлучением, или уничтожил его.

Карл говорил неопределённо, туманно, и трудно было понять, хотел ли он, люто ненавидевший малейшее уклонение в ересь, уничтожить или только урезонить еретика, тяготит его или радует эта необходимость без промедления что-нибудь предпринять.