Валерий Есенков - Казнь. Генрих VIII

— Джентльмены, слуги народа, его величество король не имеет права требовать с нации этих денег, ибо королевство не имеет такого закона, согласно с которым мы должны оплачивать посвящение в рыцари королевского сына. Когда-то давно существовал такой старинный обычай, однако в последний раз он применялся полтора века назад. Кроме того, принц Артур, старший сын короля Генриха, как, джентльмены, известно всем вам, умер три года назад.

Председатель смутился и объявил перерыв.

В перерыве ему жали руки, восхищались, благодарили за смелую речь. Тем не менее во всё продолжение заседания открыто поддержать не решился никто. Храбрости и достоинства представителей нации достало только на то, что подать урезали на восемь тысяч английских фунтов.

Старый Генрих мог быть доволен. Однако король был жаден и тех восьми тысяч фунтов ему не простил. В качестве представителя нации он пользовался правом неприкосновенности, арестовать его было нельзя, и Мор оставался спокойным.

Не учёл, что старый Генрих был не только жаден, но и хитёр. Король отправил в Тауэр ни в чём не повинного Джона Мора, отца, заточением наказав старика за прегрешение непокорного сына.

Государь был вероломен. Ждать можно было всего: нечаянной драки на узких улицах Лондона или удара кинжалом из-за угла.

На всякий случай скрылся, поселившись в аббатстве, где в давние времена было даровано право убежища, не нарушенное ни одним из самых кровавых тиранов, даже из тех, которые, как говорили, были обуяны дьяволом.

Довольно долго прожил там среди всякого сброда. Распутные и не распутные жёны скрывались в аббатстве от рогатых или жестоких мужей. Злонамеренные должники принуждали одураченных заимодавцев свистать под стеной. Удачливые воры хранили в святых стенах награбленное добро, замышляли новые преступления и по ночам покидали обитель, чтобы грабить и убивать. Бездомные бродяги имели крышу над головой и похлёбку.

У бродяг и воров были загорелые грязные лица, тяжёлые плечи, мускулистые ноги, сбитые пальцы, ладони в мозолях, одинаково потухшие голоса, застывшая скорбь в потускневших глазах, усталость, озлобленность и поникшие головы, которые ожидала верёвка.

Его слава добропорядочного судьи проникла даже сюда, и многим невольным питомцам аббатства помог дельный совет адвоката. Улучивши минутку, поджидая в пустующих переходах, увлекая в укромные уголки, они торопливо рассказывали ему о себе и ждали совета.

Увядшая белокурая женщина с заплаканными голубыми глазами и мятым морщинистым ртом, едва разжимая бескровные губы, скрывая недостаток передних зубов, прерывисто жаловалась:

— Я боюсь, я очень боюсь, что меня выдадут мужу, а я не хочу, не хочу!

Успокаивал, это было легко:

— Не надо бояться. Монахи не выдают никого. Разве что вы захотите уйти добровольно.

Нерешительно касаясь его горячей рукой, недоверчиво ловя прямой взгляд, громко шептала:

— Если выдадут, он убьёт меня, мастер, убьёт. Он поклялся, он ненавидит меня.

Осторожно спросил:

— Что же, он пьёт?

Несчастная прижалась к стене:

— Ещё хуже, разоряется.

Утешил, уже не уверенный сам:

— Дела могут поправиться. Такое тоже бывает.

Просительница покачала несвежим чепцом:

— Говорит, что на всех торговых людей не хватает товара, что его обходят другие, более ловкие, более сильные, потому что я много трачу, что это из-за меня.

Рассудил:

— Женщина не может не тратить. Кто женится, тот должен приготовить большой кошелёк.

Она подхватила горячечным голосом:

— Да, это верно! Собрался жениться ещё раз, на богатой, но говорит, что я мешаю ему, потому что у меня ничего не осталось. Мой отец был большим человеком в торговых делах. Вы могли слышать о нём, ведь отец ваш королевский судья и сам вы тоже королевский судья. Отец дал за мной большое приданое, но уже умер, и меня некому защитить. Мне советуют обратиться в суд, но я не знаю, что и как надо делать.

Подсказал:

— Суду нужны доказательства.

Женщина оживилась:

— Глядите, мастер, глядите, у меня всё лицо в синяках, на груди, и вот здесь, и вот здесь!

Пришлось объяснить:

— Синяки могут быть от разных причин. Они не являются доказательством для судьи. Суду необходимы свидетели. Кто-нибудь видел, как муж вас бил?

Возвысила голос, хриплый и жалкий:

— Вы не знаете этого человека! Даже компаньоны не доверяют ему и тоже не могут ни в чём уличить. Когда подлец меня бьёт, то закрывает ставнями окна и отпускает всех слуг.

Погладил её горячую руку:

— Тогда вам лучше остаться здесь навсегда.

Воскликнула с отчаяньем в голосе:

— Я не могу оставаться здесь вечно! В этой тюрьме!

С трудом выдавил:

— Всё ещё может перемениться. Муж образумится или умрёт.

Посмотрела с упрёком в выплаканных глазах:

— Я не девочка, мастер. Ждать его смерти? Я сама скорее умру.

Худощавый учитель с крупным носом на смугловатом лице, с небольшими глазами, с чувственным ртом говорил со странной усмешкой:

— Моё имущество должно было пойти на погашение долга: две кровати, посуда, что-то ещё. Вдова Крапп, моя кредиторша, то есть её кучер и возчик, должно сказать, погрузили всё это и увезли, а после мадам объявила в суде, что я от неё имущество скрыл, и потребовала, чтобы ей возместили убытки. А мне больше нечем платить. Ведь я всего лишь учитель, что значит бедняк.

Сказал, дивясь неосведомлённости учёного человека в обыкновенных житейских делах, во всех тонкостях, известных любому мошеннику:

— Подобные операции производятся только в присутствии судебного исполнителя.

Учитель возразил, усмехаясь с презрением:

— Я говорю и пишу по-латыни, как Цицерон, однако о судебных исполнителях мне ничего не известно.

— У вас должны были быть хотя бы свидетели.

Мужчина широко улыбнулся, приоткрывая желтоватые зубы:

— Ведь возчик и кучер были свидетели, их руки тоже, когда выносили кровати и посуду. Так вот, они показали согласно, что в тот день лошадки мадам были не кованы, а повозка стояла без колеса, и мадам объявила суду, что знала всегда, что я негодяй и подлец.

— В этом случае у вас было право привлечь миссис Крапп за оскорбление личности и требовать возмещения моральных убытков.

Учитель признался, дёргая себя за нос, иронически прикрывая глаза:

— О своём праве я узнал только здесь. Мне мои права разъяснил один вор.

— Не знать своих прав! Господи, воля твоя! Да ведь вашу вдову должны были видеть соседи в тот день!

Бедолага покачал круглой, коротко остриженной головой:

— Вы же знаете, мастер, что я должен быть в школе к шести, там меня ждут сорванцы. Вдова Крапп тоже знает об этом и потому изволила пожаловать ко мне в пять утра, когда абсолютно темно и никто из соседей не выходил из дома, я же спешил, боясь опоздать, ведь когда я опаздываю, они ходят на головах. И вот меня ждёт долговая тюрьма.