Николай Кочин - Князь Святослав

И трепеща от предчувствия того, что форма его высказывания будет не в рост величию момента от невероятной его робости, он начал, заикаясь:

- О, Великий василевс, равного которому ещё не было в подлунном мире! Шесть веков как утёс среди бурного моря стоит неприступная твоя держава. И непоколебима её сила и непревзойдённо величие подвигов твоих, о, божественный василевс. И вечно будет сиять неугасимый твой свет в веках, как вифлеемская звезда, освещая путь правоверным, даруя покой и благоденствие христианскому народу. Твоё царствование, о, повелитель вселенной, вписало в историю Романии самую блестящую страницу и показало всему миру…

- Остановите его! - холодно приказал Иоанн Цимисхий. - Мне противна его грубая и неумная речь в эту трагическую минуту. И даже на краю смертной своей опасности этот учёный краснобай не забывает выспренных оборотов школьной риторики, значит он пустой и вредный человек, всю свою жизнь проболтавшийся при дворе и напрасно пользовавшийся моими подарками и пищей с царского стола.

И царь бросил сердито:

- Ослепить!

Полусогнутые фигуры сановников застыли в безмолвном ужасе.

- Говори дальше ты! - василевс ткнул пальцем в сторону молодого историка, который шептал про себя подготовленный ответ.

Этот юнец только что принялся за опасное ремесло летописца, выйдя из школы. Он совершенно не был знаком с учтивостью, которую ценили при дворе, и полагал, что истина, которую он ставил по молодости своей и горячей приверженности к науке, превыше всего, столь же люба василевсу. Он был при этом резок и прям. И целиком разделял гнев василевса и его решение, жестокое решение в отношении старого историка, которого считал бесталанным лицемером, гоняющимся за царскими подачками. И юноша от души сказал то, что почитал священной истиной, выстраданной бессонными ночами.

- Ты спрашиваешь, василевс, могут ли Царству ромеев угрожать русы, кои суть варвары. Великий Рим пал от руки германцев, ходивших в звериных шкурах. Воззри, император, на горестную жизнь своего простого народа незамутнённым взором, а не глазами угодливых царедворцев. Беспрестанные и изнурительные войны отнимают детей у родителей. Тяжёлые налоги легли на плечи беззащитного населения, разоряемого ненасытными сборщиками податей. Люди падают от истощения и горя на площадях и улицах. Из них выжимают соки, как из рабов. Плачи, вздохи и стоны переполняют империю. Но тебе их не слышно. Ты ограждён от них плотной стеной вышколенных льстецов, которые в случае твоей гибели первые тебе изменят и тебя предадут, как они в своё время перекинулись к тебе от Никифора Фоки. Василевс, как можно скорее прекрати войну с русами и займись внутренними делами. Дурной мир лучше хорошей войны.

Иоанн Цимисхий понимал умом все, что говорил молодой историк. Но истина, высказанная ему первый раз и притом бесстрашно и обнажённо, казалась и бестактной и оскорбительной. Кроме того, по мнению василевса такие смелые и верные мысли не должны иметь место в головах подданных. Человек, носящий независимые мысли, не может не быть врагом самодержавия.

И Цимисхий не мог побороть в своей душе ненависть к этому юноше и приказал:

- Оскопить его, но повысить в чине. Это будет ему уроком. Он слишком дерзок и строптив по молодости. От таких мыслей рождается беспокойство и беспорядки в государстве.

После этого, недовольный сам собою, василевс увидел последнего историка, моложе чем первый и старше чем второй. Это был Лев Диакон. Царь улыбнулся ему, потому что надеялся, что этот скажет, что надо и как надо, хотя и не заденет величественного престижа василевса.

- О, повелитель вселенной, - сказал Лев Диакон, учтиво кланяясь в пояс. - Русы - народ очень сильный, и их силу нельзя недооценивать. Издавна они грабили ромеев, их же земля не была разорена никаким другим народом. Они горды и готовы скорее умереть, чем сдаться. Прокопий Кесарийский рассказывает, какой ответ дали славяне однажды аварам, потребовавшим от них дани: «Родился ли на свете и согревается ли лучами солнца тот человек, который бы подчинил себе силу нашу? Не другие нашею землёю, а мы чужою привыкли обладать. И в этом мы уверены, пока будут на свете война и мечи…»

- Всего удивительнее, - сказал Иоанн Цимисхий, - что мощь их не только не иссякает в борьбе, но точно после каждого сражения приумножается. Некоторые мои военачальники не считают возможным побороть их силой…

- Там где не берет сила, преуспевают хитрость ума и образованность. Варвары простодушны и доверчивы. Их можно обманывать долго. Надо играть на этом. Достаточно в момент, опасный для нас, какого-нибудь способа, отвлекающего их от битвы, как уже можно рассчитывать на успех: перестраивать войска, восстанавливать и освежать наши силы. Я бы на твоём месте, повелитель, на этот раз послал к Святославу дипломатов с предложением о мире. Ведь ясно, что мы в сей момент находимся в безвыходном положении…

Это отвечало собственным намерениям василевса. Он усмехнулся:

- Гениальное всегда просто.

Он отпустил советников и наградил молодого историка: учёность Льва Диакона равнялась учтивости, а правдивость была приглушена и неотталкивающа.

В это время вошёл Варда Склир.

- Владыка! - сказал он, - наше войско на краю непоправимой опасности. Свита вся волнуется. Военачальники ждут решительных распоряжений.

Цимисхий понял, что произошло что-то очень страшное. Никогда военачальник не посмел бы сказать о войске василевса, что оно «на краю опасности».

Цимисхий подчёркнуто бодрой походкой вышел из шатра. Свита вся была в сборе, растеряна и смущена. Ромейские всадники падали в ров вместе с лошадьми, теснимые русскими. Левый и правый край войска Цимисхия были уже смяты. Ещё один напор и русские пойдут по трупам, заполнившим рвы и окружат царский стан: погибла жизнь великого василевса, погибло войско, столь прославленное подвигами, погибла сама держава.

Цимисхий велит собрать всех имеющихся в наличии послов, нарядиться как можно величественнее и идти навстречу войску Святослава. Это были парламентёры, желающие вступить с князем в переговоры.

Им велено было сказать, что василевс ищет способа помириться с князем и установить благоденствие народов. Если же князь, верный заветам рыцарства, хочет непременно военной победой добиться мира - василевс согласен вступить с ним в поединок, чтобы единоборством решить исход борьбы и прекратить бессмысленные и бесконечные кровопролития. Пусть лучше погибнет- который-нибудь из правителей, чем истекают кровью воины. Иоанн был почти искренен, вызывая на единоборство. Оно давало ему половину шансов на победу. И во всех случаях избавляло от позора. Кроме того, он на силу свою и ловкость очень надеялся.