Николай Кочин - Князь Святослав

- Владыка, я уже был у Кури.

- Вот как!

- Да. И обо всем договорился.

- И Куря согласился? Ведь он дружил со Святославом…

- Нет, не согласился.

- Что же ты похваляешься поездкой к Куре?

- Куря не согласился. Но я обещал ему в придачу к той добыче, которую отнимет у Святослава, ещё богатые подарки Твоего величества, и тогда…

- Обещать ты можешь кому угодно и сколько угодно, я знаю силу твоего воображения и неуёмность языка, только я ничего не пошлю…

- Я и не сказал, что пошлёшь… Я сказал, что обещаешь…

- Ну, магистр, ты - действительно настоящий ромей.

«Магистр!» Есть от чего закружиться голове.

Сам Цимисхий при покойном василевсе имел этот титул.

Василевс улыбнулся, улыбнулся Калокир, заулыбались все царедворцы разом.

Теперь Болгария от Филиппополя до Дуная находилась в руках Иоанна Цимисхия. Конечно, он и не думал отдавать эти отнятые у Святослава земли болгарскому царю Борису. Он ликовал, сознавая, что цель, к которой тщетно стремился Никифор - покорить и подчинить Болгарию, им достигнута. Он не вывел своих гарнизонов из болгарских городов. И особенно сильные воинские части оставлены были в Преславе и в Доростоле. Болгарскую столицу он переименовал в Иоаннополь - пусть история увековечит славу победителя! Таким образом, все восточные области Болгарии стали считаться греческими владениями.

Так произошло падение болгарского царства, наводившего великий страх на гордых ромеев во времена Симеона. Из предосторожности и опасений, навеянных грозными событиями этих лет, Цимисхий старался вытравить из памяти болгарских славян все воспоминания о государственной самостоятельности. Он порушил и церковную их авторитарность, которая нисколько не ущемлялась при Святославе, низложил болгарского патриарха, престол которого находился в Доростоле, и объявил иерархам, что отныне все они будут под началом Константинопольского владыки.

'Из Болгарии возвращался Цимисхий в свою столицу с неслыханным триумфом. При этом он внёс новшества в эту торжественную церемонию, найдя самый подходящий момент, чтобы подчеркнуть и верность традиционным обычаям скромности, святости и законопослушания заветам Матери Церкви. Победитель обычно въезжал в город в колеснице, запряжённой четвёркою белых коней. Иоанн Цимисхий отклонил это, заявив, что он считает себя недостойным такой почести. Несмотря на громкие вопли родных, на экзальтированные мольбы царедворцев, сановников и всей знати, не знавших удержу в восхвалениях победителя, Цимисхий смиренно уложил в колесницу одежды болгарских царей, поставил на них икону Богородицы, а перед нею положил царскую корону Болгарии. А перед иконой он сложил свой венец и свои пурпуровые одеяния. На требования, уговоры и просьбы окружающих самому сесть в триумфальную колесницу, он скромно заявил:

- Победила в войне с русскими сила божия, а я лишь её верный исполнитель. Пресвятая Заступница дала надлежащую крепость державе и только ей - Царице Небесной подобает триумф, честь и всеобщее поклонение.

Василевс последовал за колесницей.

Иступленные толпы падали к ногам коня, на котором ехал царь как обыкновенный воин. За ним следовали надменные военачальники в великолепных одеяниях. Затем шли пешком знатные пленники. И в хвосте - бесчисленные повозки с награбленным в домах Болгарии добром.

Путь триумфатора с восточной роскошью был усыпан яркими цветами, зеленью, устлан коврами Востока. Дома принаряжены, в улицах дымились ароматы курильниц, средь дня пылали несметные шпалеры факелов.

На площади перед сборищем народа василевс сел на трон. За ним стеной толпились пленники, перед ним знамёна, распростёртые на земле, и прочие трофеи. При хвалебно-благодарственных песнопениях в честь Христа Вседержителя и провозглашённых «многолетий» благочестивейшему и равноапостольному василевсу, по знаку сановника, пленные попадали на землю, как это делалось в обычае века.

И тут перед Цимисхием поставили юного царя Бориса, измученного, удручённого: он всю дорогу шёл пешком за василевсом. Иоанн Цимисхий подал знак, и при восторженных криках толпы с царя Болгарии сорвали все знаки царского достоинства: золотую диадему, украшенную жемчугами, тунику и пурпурную обувь. Надели на него простую одежду ромейского подданного. В знак полнейшего унижения юношу пинком подбросили к ногам василевса. Юноша упал ниц и пригнул голову к земле. Василевс Византии поставил свою ногу на голову болгарского царя. Толпа исходила истошным криком, упоенная зрелищем. От ликующих сотрясался воздух и, кажется, сами стены домов и деревьев подле них ликовали и пели.

Потом к Цимисхию подвели мальчика, младшего болгарского царевича. На щеках его играл яркий румянец, и он был больше похож на девочку. Глаза были полны недоумения и наивного доверия. Он был прелестен, и им залюбовались придворные дамы. Цимисхий угадал их желания. Он будет удобен в гинекеях как слуга. Но для этого следовало оскопить его. Этим ведал паракимонен Василий. Тут же пришёл палач и сделал своё дело под одобрительное завывание праздничной толпы.

Затем перед царём поставили тех болгарских бояр, которые держали союз со Святославом и искали в объединённом славянстве спасение от угнетения ромейской державы. Эти люди были особенно ненавистны Цимисхию. Гнев вспыхнул в нём с невероятной силой. Он приподнялся на троне и закричал:

- Вероломные! - закричал он, и слюна брызгала из его рта. - Вы содействовали возвеличиванию варварского князя, хотели поколебать мощь великой ромейской державы. Вы - паршивые псы, смрадная падаль, мерзостнее самого последнего прокажённого и презренны в моих глазах. Эй! Палачи! Содрать с них кожу и набить её соломой. Выставить эти чучела на торных дорогах, ведущих на север в Болгарию, и пусть взирающим на эти чучела напоминают злодейства этих бояр и тем извлекают все для себя урок.

Слова василевса утонули в восторженных криках ликующей толпы. Старцев схватили за бороды, содрали с них одежды, повалили на землю, принялись топтать и всё время, пока их волокли по земле и показывали народу, каждый норовил пнуть их. При этом хлопали в ладоши, неистово прославляли воинский гений василевса, его мудрость, справедливость, благо его царствования, которые, как то говорили и про всех прошлых василевсов, были исключительными, и принесли небывалое счастье для ромейского народа.

Путь к дому для русских выпал скорбным. Ладьи продырявились, протекали, паруса истрепались, люди изустали. Было много недужных и израненных, не все могли грести, да ещё встречь воды. Сам князь в просоленной потом рубахе не выпускал весел из рук.