Николай Кочин - Князь Святослав

- Ну, с богом! - сказала она, сама перекрестилась и перекрестила широким крестом караван судов на реке. - Поменьше бражничайте. Безделье да пьянство притупляет ум и чинит вред добрым нравам.

- Целуй мать, греховодник, да приласкай жён с детьми, смекаю - надолго едешь. А об них не беспокойся, они останутся под моей верной рукой.

Ольга подставила щеку и сын поцеловал её.

- Не задерживайся в болгарах. Стара я стала землёй-то управлять, да и не бабье это дело.

- Повинуюсь, княгиня, - ответил шутливо Святослав. - Но только, матушка, чуток тебе поперечу. Негоже воину около женских-то подолов тереться. Печенеги и то засмеют.

Ольга подала властный знак жёнам князя, молодым, свежим как розы, в роскошных аксамитовых одеждах, украшенных кружевом из царьградских тканей и золотыми бубенчиками на подолах и на рукавах; бубенчики при движении княгинь позванивали. Жены молча, величаво, бесстрастно приблизились к мужу, встали как статуи. Ольга пригнула их вполпояс, и они вдруг упали лицом вниз к ногам мужа. Он поднял их, также бесстрастно по-деловому наскоро поцеловал. Затем взял на руки сыновей, всех сразу, прижал к груди:

- Я вам привезу самострелы заморские… Упражняйтесь вволю… Вырастете, так очень пригодятся… Недругов у нас хватает… Со всех сторон недруги…

И матери:

- Детей, матушка, хранить пуще глазу. Коли паду костьми в чужой земле, останутся на Руси княжить…

Неожиданно Святослав почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Оглянувшись, он увидел в толпе того самого парня, который дрался на дубинах в Бутутино. То был Улеб. Только теперь он больше походил на затравленного зверя. Князь подозвал его:

- Ну, что одолела жена, парень?

- Нет больше жены, князь.

- Как так?

- Продали её в рабство.

- Кто посмел?

- Тиун бутутинский.

- Как осмелился?! - взревел Святослав. - Заколоть собаку!

- Не вели казнить, князь. Заколол я его уже. В сердцах.

- Так вот ты каков?!

- Дозволь, князь, искупить свою вину в бою.

- Ну, что ж, - немного подумав, сказал Святослав, - Казнить тебя всегда успеем. Покажи, так ли ты горяч и смел в борьбе с врагом. (Гридям) Одежду ему и меч! С нами отправится. Ну, поплыли, время не ждёт.

Так Улеб оказался в дружине Святослава.

Караван потянулся по Днепру при криках толпы, весь залитый солнечным светом, горящим на острых мечах, на секирах, на шлемах дружинников.

Путь был необыкновенно тяжёл. Бесчисленные пороги на Днепре заграждали ход судам. Каждый раз выгружали коней, кладь несли берегом, в обход порогов. Оставшиеся в ладьях по три человека, упираясь шестами, направляли судна вдоль берега за идущими вперёд людьми, которые ногами прощупывали дно, натыкаясь на подводные остроконечные камни и выискивая более спокойное течение. Первый порог назывался «Неспи». Здесь вода поднималась до вершин скал, торчащих над потоком наподобие маленьких островков и оттуда с плеском, с пеною, с шумом низвергалась вниз. Тут вся флотилия выстраивалась в одну линию. Приблизясь к самому грозному порогу «Ненасытцу», воины и дружинники вытаскивали судна из воды и несли их на себе под прикрытием военной охраны, так как бродячие орды кочевников всегда избирали именно это место для нападений на купцов и на всех, проезжающих по Днепру, которых можно было ограбить. В таком случае кочевники выскакивали вдруг из ущелий, наносили удары и захватывали скарб и оставшихся в живых людей.

И на этот раз случилось всё то же. Когда русы приблизились к страшному порогу «Ненасытец», старый воевода Свенельд сказал:

- Ну, слезайте, братцы, да будьте готовы к печенежским гостинцам. Этот хищный пёс Куря наверно давно подкарауливает нас и рассчитывает на богатую добычу. Ух, потрепали мы его тогда, едучи в Царьград с князем Игорем. Забыть этого никогда не сможет. И при случае отомстит. Напрасно ты его одарял, князь.

Остановили судна и стали выгружаться на берег.

А в это время в зарослях у края обрыва и в самом деле сидел на степном коне печенежский князь Куря и ухмылялся. За плечом у него висел лук, у седла колчан со стрелами. Баранья шапка доходила до хитро прищуренных глаз. Он глядел вверх по Днепру. Беспощадно припекало солнце. Над рекою танцевало марево. Далеко-далеко, куда глаз славянина и достать не мог, Куря различал движение судов на глыби реки и людей, выносящих лодки на берег. Из-за кустов на другом берегу Днепра, совершенно недвижимых, послышался вдруг клёкот копчика. Куря прислушался и на его бабьей физиономии разлилось нечто вроде удовольствия. Он издал дикий мяукающий звук. И по ту и по другую сторону Днепра из-за кустов, из-за камней, из-за бугров высунулись бритые головы печенегов.

- Русь! - вскрикнул он и плёткой сделал широкий взмах, означающий условленное приказание. Со всех сторон печенеги в звериных шкурах, обёрнутых вокруг бёдер, кинулись к своим утлым лодчонкам и поплыли в разные стороны, чтобы известить засаду, спрятавшуюся по разным местам порогов. Куря дёрнул коня и резво помчался от берега к становищу. Там были составлены все кибитки вокруг его вежи. Они были покрыты бычьими шкурами, их не могла пронзить никакая стрела. Между кибитками в несколько рядов, шли извилистые проходы. Внутрь такого первобытного, но верного укрепления кочевников не проникал ещё ни один неприятель. Это был излюбленный способ защиты печенегов, когда они вступали в битву с сильным врагом. Внутри круга находились вооружённые мужчины, скот и мирное население. Вне круга спешно кольцом выстраивался отряд всадников с арканами в руках, с саблями на бёдрах, с луками и колчаном стрел, висящим за плечами. Печенеги владели луком превосходно, они убивали птицу на лету. Куря отделил половину всадников. Привязав к конским хвостам мешки из шкур, набитые сухой травой, они подъехали к берегу, сели на мешки и погнали лошадей в воду. Юркие лошадёнки плавали отлично. Степняки переправились на другую сторону Днепра и спрятались в прибрежных зарослях.

А Куря, неуклюже ковыляя на кривых ногах и волоча саблю по траве, спрятался внутри заграждения и велел собрать всех пленных из ближайших русских поселений и по рукам связанных верёвкой попарно. Он не хотел рисковать потерей богатой добычи в случае неудачного набега на русских, поэтому отделил молодых девушек и велел их угнать в глубь степи, чтобы потом продать на невольническом рынке в Херсонесе: русские рабыни там пользовались большим спросом и выше ценились. Женщин пожилых он велел удавить. Здоровые парни набрасывали на шею женщины аркан, валили её на землю и, придавив туловище ногами, мгновенно душили. Это не привлекало ничьего внимания. Только голые мальчишки, выпрыгнув из кибиток, начали с визгом сдирать с мёртвых женщин платья кусками.