Николай Кочин - Князь Святослав

В щёлочку двери всё время следил за ней Добрыня. Улучив момент, когда она кончила молиться, и в изнеможении села на скамейку, он вошёл в покои, и сказал:

- Княгинюшка, старцы градские вече собирают, знатные купцы, люди валом валят на площадь. Голод и безводье точат и точат народ, нет сил терпеть. На улицах едва успевают сжигать тела покойников. Дети плачут, матери пребывают в муках. Дерут на себе волосы на Подоле, перед Перуном.

- Дань глупой старине, - заметила Ольга строго. - Вот дуры.

- Да ведь и мы - христиане не угашаем лампад перед Спасителем… Но тоже не видим радости.

- Богохульство это, Добрыня, на Христа роптать. Пути его неисповедимы. Он терпел и нам велел. Что там, на площади?

- Ремесленники и смерды ропщут на тебя зело, на князя, на бояр. Как с цепи сорвались. Узнает Святослав эту самовольщину, гневаться будет. Иди утихомирь людей, ждут. Давеча меня псом на улице назвали. Вы, говорит, в палатах вино лакаете, а у нас воды и той нету.

Лицо Ольги стало жёстким. Упрямые складки обозначились над переносицей.

- Позови молодых князей, я с ними пойду на вече. Да пусть рабыни подороднее поведут меня под руки, самой - мочи нету. А старцы градские пужливы очень, сразу запищали. Ох, разъелись, забыли воинские порядки. Я вот их…

Вбежали двое молодых князей. Черноволосенький Ярополк, старший из них, а было ему тринадцать лет, и румяный, пухленький Олег. Ольга поставила их перед собой. Две дородные холопки вывели княгиню на кленовое крыльцо. С неприязнью Ольга глянула в сторону Перуна, огромного, возвышающегося на холме, деревянного истукана с серебряной башкой и золотыми усищами.

- Тьфу, окаянная сила, - она плюнула в ту сторону.

Повернулась к Подолу. Там стояло такое же изваяние - Стрибог. Ольга отвела глаза. Поверх городской стены увидала сплошную пелену дыма от костров, зажжённых печенегами в непроходимых лесах киевских.

Поворчала:

- Супостаты! Был бы сын здеся, так подарки бы несли.

Спустилась в улицу. Смрадный дым стлался по земле, и в знойном воздухе застыл тошнотворный дух жареной человечины. Рыдающие люди, завидя княгиню, падали на колени, простирали к ней руки и начинали биться. А к кострам то и дело подтаскивали за ноги обезображенные вздутые трупы.

Ольга остановилась у костра, подле которого в «домовине» в сидячем виде находился труп богатого боярина. Около «домовины» были сложены предметы домашнего обихода, оружие, одежда, а также корчаги с едой и с вином, зарезанные рабыни, которых боярин прихватил на тот свет.

Волхв объяснил родственникам, что умерший будет жить и «на том свете», поэтому нуждается и в рабынях и в утвари, и в женских утехах. Сейчас душа покойника отправилась в путешествие.

Одна из вдов, самая молодая и самая любимая боярином, добровольно приготовилась туда же. Она была напоена вином, громко пела и плясала. Мужчины подвели её близко к срубу колодца. Она стала вскрикивать, что увидела «тот свет», всех умерших сородичей и знакомых.

- Скорее отправляйте меня туда к ним, - кричала она, и стала царапать ножом лицо своё и руки.

Кровь струйками текла по ней. Старуха-знахарка взяла верёвку и дала её концы мужчинам. Те перехватили верёвкой шею вдовы покойника и стали за концы тянуть в разные стороны. Женщина захрипела, забилась в судорогах, высунула язык и так с высунутым языком притихла. Тогда старуха-знахарка вонзила кинжал в ребра притихшей вдовы. И после этого её труп положили рядом с трупом покойника и зажгли вокруг них костёр.

- Бесовская забава, - произнесла Ольга, и поморщилась. - Мерзкая вера. За неё нас и наказывает господь. К признанию единого невидимого бога давно пришли все просвещённые народы. Грустно и больно смотреть мне на такое варварство. Милосердная Владычица! Великий Иисусе! И это - люди!

- Вот уж верно, княгинюшка, - поддакнул Добрыня. - В заморских землях своих живых жён на тот свет не берут. За их душами бог присылает ангелов. Так и Григорий говорил, муж превеликой учёности.

Ольга велела поднять себя на самый верх теремка. Это была четырёхгранная башенка над сенями, оттуда виден был город как на ладони и его окрестности. Она различила белые вежи печенегов из толстой кошмы, натянутой на деревянные дуги телег. Вежи издали точно тела огромных ожиревших и полёгших животных. Псы-волкодавы огрызались у самых стен города, чуя мертвечину. Раздавалось ржание лошадей, дикое гиканье кочевников, проносящихся мимо стен. По тропкам между веж бродили полуголые женщины с распущенными волосами.

- Они тут прочно осели… Они решили уморить нас голодом. Псы! Впрочем, зря я их осудила. Они - язычники и бродят ещё во тьме. Да и мы-то хороши…

- Видно на бога надейся, а сам не плошай, - поддакнул Добрыня.

Потом княгиня велела везти себя на Подол. Это была рыночная площадь с лавками и ларьками, место не только торговли, но всякого рода сборищ. Тут издревле созывались вечевые собрания. Ольгу подняли на ступенчатый помост, на котором находились знатные бояре в бархатных кафтанах с блестящими бляхами. Подле помоста на скамейках сидели менее знатные бояре, а также купцы-бородачи толстобрюхие, а там заливала площадь пёстрая толпа горожан: ковали, гончары, кожемяки, шорники, бондари, камнерезы, оружейники, столяры, швецы, древоделы и т. д. К домам жались холопы, боярская челядь, оборванцы и побирушки. Тут, на периферии сборища вели себя люди буйно, бранились и толкались…

Когда киевляне увидели княгиню и княжат, шум усилился. Раздались даже гневные выкрики. И Ольга различила непристойную брань в адрес сына:

- Пьёт заморские вина, да щупает гречанок-блудниц, ему Русь и на ум нейдёт.

Добрыня подошёл к толпе, выдернул из неё матернятника и дал ему взбучку. Толпа чуть притихла. Он посадил княгиню в кресло, поставил рядом ребятишек-княжат, но шум не прекращался. Княгиня от усталости и горя закрыла глаза. Голоса людей подобно морскому прибою то и дело волнами набегали на неё и мешали сосредоточиться.

- Мы кошек съели и собак съели, - кричал народ. - А у бояр вина и припасу невпроворот. Они и челядь всю поморили из скаредности.

- Это ваши идолы языческие на нас беду накликали, вот Христос и покарал вас, - кричал чернец с медным крестом на груди.

Княгиня его знала, это был грек, принятый ею и даденный в помощь церковному старосте в церкви святого Ильи. Она поглядела в его сторону, и он закричал пуще:

- Ваши боги - чурбаны, деревяшки. Болванки с рачьими глазами. Такой приснится, так запугаешься. Ему отвечали:

- Живи Перун, живи во веки вечные, он отцам нашим люб был и нам люб. Наш Перун не умирает и не воскресает, как ваш удавленный бог. Он - вечен. Он - не ваша тухлая падаль, которую на кресте безбожники распяли.

- Дурак, - обозлился чернец. - Наш бог - дух.