Татьяна Беспалова - Генерал Ермолов

Подполковник закурил. Помолчал. Бесшумно подошёл Мажит. Тихо уселся в изголовье Фёдоровой лежанки.

— Я смотрю, парень, хозяин твой сильно пострадал, — обратился Разумов к нему. — Не говорит со мной...

— Пулей плечо задело, — смиренно ответил Мажит. — Черкеска больше пострадала, нежели тело. Ну и голова, конечно. Лежит второй день.

— Отменно русской речью владеешь, малец. — Разумов нащурил глаза. — А хозяин-то твой всё молчит. Почему?

— Неведомо мне это. — Мажит потупил взор.

— Может быть, он испугался? Нет, не похоже. Рожа у него зверская. Может, язык пушечным ядром оторвало? Тоже — нет. Вместе с языком всю рожу разворотило б. А может быть, он, твой хозяин, просто-напросто шпион, а?

Мажит молчал.

— Значит, верно я догадался — шпион!

— Да какой же он шпион! — не выдержал Мажит. — Он же тебе жизнь спас!

Фёдор, тяжко вздохнув, приподнялся, уселся, крепко ухватившись за края лежанки руками. Голова больше не кружилась. Из тени навеса ему хорошо был виден злосчастный обоз — груженные мешками и ящиками телеги, крытые войлоком повозки, зелёненькая травка пробивается меж камней вымощенного крепостного двора. На дворе полно народу. Солдатики в чувяках поверх мохнатых, вязанных гамаш, в невероятных зипунах и портупеях. От формы на некоторых только и остались, что плоские как блин беловерхие бескозырки. Тут же странные личности в черкесках и надвинутых на глаза папахах. Многие украшены русскими орденами Святых Георгия, Владимира и Анны. Только по ним, по орденским лентам, да по босым лицам и можно порой отличить офицера русской армии от нахчийского или кабардинского князя. Вооружены кто во что горазд. Тут и ружья разноплеменного изготовления, и кинжалы, и шашки нахчийских мастеров, и булатная сталь из Персии или Аравии. А пистолеты? Рукояти-то у них и костяные, и заморского дерева, именуемого почему-то красным. А украшены-то и самоцветными каменьями, и чуть ли не позолотой. А кони? Всё арабские да карабахские скакуны. Редко увидишь метиса или меленькую калмыцкую лошадку.

Другое дело — казаки. Казака-то — его издали видно, что он казак. Он, конечно, тоже в лохматой бараньей шапке. Только носит он её по-другому — всему миру ясные очи показывает, под лохмотьями шерсти не прячет. Штаны казак носит широкие, с лампасами и в сапоги их заправляет. Голенища у сапог не высокие, но и не низкие, а такие, как в притеречных станицах изготавливают. И обязательно на боку у казака шашка Анна или шашка Ксения, или верная подруга с иным красивым именем в ножнах, украшенных кистями и серебряной чеканкой. В стороне, у коновязи, — кряжистые крестьянские коняги и добрые казацкие лошади, выносливые и смирные. Там же волы с устрашающего вида рогами. Там же Соколик. Стоит дружочек, опустив долу красивую голову. Скучает. Рядом видны белёсые уши Тумана.

«Эх, тикать надо отсель», — подумал Фёдор.

Волчка и Митрофанию он нашёл рядом, на лежанке. Как брат с сестрой пристроились они под боком захворавшего батьки. Фёдор мельком, с нежностью, глянул на Мажита. Аккинский грамотей осунулся. На смуглых щеках проступила усталая бледность. Сутки без перерыва валяясь в полузабытьи, Фёдор постоянно чувствовал его заботливое присутствие. Эх, видно, не научился акинец доверять казакам. Привык бояться и ненавидеть — вот и прибрал заботливо оружие, положил Фёдору под бок подальше от греха.

— Ого! — захохотал Разумов, рассматривая фигуру Фёдора. — Это мода у вас, чеченов, такая пошла, кучерявые чубы отращивать? Наверное, для того, чтобы станичным девкам быть по нраву. Мало огненного взора да резвого коня! Бритая башка не нравится станичным магдалинам. Им подавай чуб кучерявый!

Фёдор в сердцах сплюнул, выхватил Волчка из ножен.

— Понял, понял. — Разумов вскочил, отступил на два шага в сторону, выставив перед собой руки. — Ты для того меня от татарской пики спас, чтобы лично татарской шашкой зарубить!

Фёдор выдохнул. Лезвие Волчка со звоном вошло в сухую землю рядом с тандыром.

— Не скрывайся. — Разумов шептал, стараясь удержать смех.

Простое лицо его излучало радость и довольство.

— Я тебя запомнил, казак. Видел в Грозной. Ты у Алексея Петровича при штабе служишь? Тайное задание?

Фёдор нехотя кивнул.

— Эх! И в этих забытым богом местах не обходится без романтики и весёлых приключений! А борода тебе идёт, солидней делает. Но на нахчи ты всё равно не похож. Знаешь почему?

— Почему? — буркнул Фёдор без любопытства. Уж больно надоел казаку и говорливый подполковник, и его ватага головорезов, именующая себя регулярной частью русской армии. Да и мысли об Али — диком волке не давали покоя. Или то был не он, не Али?

— А потому что глаз у тебя тёплый. И борода, и черкеска, и кольчуга под ней, и конь твой злющий — всё как у татарина. Бывают и у басурман глаза вот такого же орехового оттенка, как у тебя и пса твоего...

— Ну спасибо, ваше благородие!

— Да ладно, не благодари... Но у басурман даже ореховый глаз холоден и жесток. Это если не считать баб, конечно. У баб во взгляде всегда томная поволока, эдакие омуты. Не замечал?

— Нет. Я, ваше благородие, хотел только...

— Ну ещё, конечно, шашку можно упомянуть, — продолжал перечислять огрехи Фёдора Разумов. — Не ту, что ты в руке держишь, не Волчка, а другую, что пока лежит себе тихо в чёрных ножнах. Казацкой работы эта шашка. Я сам имел такую. Имел, да утратил, а жаль.

Павших хоронили раздельно. Своих — внутри крепости, на небольшом кладбище при часовенке. Врагов — за стеной. Там выкопали ров, сложили на краю его тела. Фёдор, преодолевая дурноту, долго ходил вдоль рва, всматривался в черты мёртвых врагов. Петрович неотлучно следовал за ним.

— Чего тебе, дядя? Зачем ходишь следом? — приговаривал Фёдор.

— Чегой... чегой... Мож, помогу чегой... Не ровен час к мертвякам в ров сверзисси, спаситель... Мож, скажешь, кого ищешь? Мож, кто из них знакомец мой. Скажи, а?

Фёдор упрямо искал высокую волчью шапку, высматривал очертания огромного лука в груде переломанного оружия на краю рва. Нет, не находил он Али — дикого волка среди убитых, а значит, скоро доведётся встретиться с ним — живым и здоровым.

Фёдор присел на краю рва. Ночью прошёл дождь. Воздух дышал сырой свежестью и покоем. Разведчик всматривался в изумрудные луга все в клочьях белого тумана, в серые скальные выступы над ними. Тут и там на серых камнях виднелись жёлто-розовые пятна цветов. Кудрявые островки перелесков взбирались по склонам, теряясь в туманах вершин. Что таили они во влажном сумраке густого подлеска?

— Мне надо туда... — проговорил Фёдор.

— Куды? Сызнова воевать? Успеется... Нашёл ли своего упокойника среди убитых?

— Нет. А ты не видел ли, дядя, высокого джигита в волчьей шапке с огромным луком?