Татьяна Беспалова - Генерал Ермолов

За целый день ни единой живой души не встретили они, если не считать пары упитанных фазанов, поднятых Ушаном из зарослей горной жимолости, да любопытную лисицу, отважно выскочившую на них из редкого подлеска.

Они передвигались меж редких куп тополей, изредка останавливаясь на отдых под их раскидистыми кронами. Обходили кругом отвесные скальные выступы, выдернутые из тела горы затейницей-природой, карабкались по каменистым осыпям. Половину дня шли все время в гору, в гору, пока, наконец, не миновали перевал. На открытой всем ветрам, лысой вершине перекусили лепёшками и острым козьим сыром. Рассматривали зубчатые верхушки леса, подернутые лёгкой дымкой тумана. Вниз спускались быстро, почти бегом, стараясь изгнать из продрогших тел привязчивый холод горной вершины.

Перед вечером вошли во влажный лес. Аймани петляла между обвитыми лианами стволами, словно путала следы до тех пор, пока не вывела их наконец на скальный выступ. На противоположной стороне узкого ущелья, на плоской вершине горы, окружённой угрюмыми скалами, возвышалась башня. Крепостная стена, одноэтажные домишки с плоскими крышами, возделанные поля — всё тонуло в густой тени гор. Ущелье у них под ногами уже накрылось белой ватой тумана.

— Дарьял, — коротко сказал Мажит.

— Видишь тропу? — Аймани указала себе под ноги, туда, где о склон горы бились волны туманного озера. — Там, на дне, речка — Мамисондон. Сейчас он спокойный. Его надо перейти, пока не стемнело. Дальше найдёте дорогу к Дарьялу. Но по ней не ходите. Пятьдесят шагов в сторону — и найдёте пастушью тропу. Ушан знает этот путь. К воротам сразу не бегите — лучше переждать...

— А ты?

— Я?.. Неспокойно мне. Тревожно в этих местах. По дороге к Дарьялу недавно прошло войско. Стреляли из ружей, палили из пушек. Чуешь пороховую гарь? — она и внимательно, и отрешённо смотрела на Фёдора. А он впился в Аймани взглядом, стараясь поймать хоть единую искорку нежности. Нет, из-под тёмного войлочного башлыка на него смотрел воин, изготовившийся к смертельной схватке.

— Поцелуй, — просто попросил Фёдор. — Помнишь, как тогда, в Лорсе? Просто поцелуй и всё.

— Как в Лорсе — сейчас нельзя, — черты её смягчились, она опустила глаза.

— Поцелуй...

— Не пристало мне...

Он схватил её, что есть мочи сжал в объятиях. На этот раз тело её оказалось слабым, податливым. Так они стояли на краю скального выступа. Белое море тумана плескалось у их ног. Острый запах мокрой овчины, смешанный с возбуждающе знакомым ароматом можжевельника — запахом её волос и тела, нежность, тоска, предчувствие неминуемой разлуки заполнили необъятное мироздание. Красоты и жестокость мира, предательство, война, опасность, смерть, вина вместе с заунывным гудением Мажита канули им под ноги во влажную пелену. И Ушан пропал в ней. Только Соколик остался стоять рядом. Настороженно поводя острыми ушами, он склонил красивую голову к плечу своего всадника.

— Не ходи в крепость. Спрячься. Пережди ночь, — прошептала она, уходя. — Береги жизнь. Я вернусь.

Ушан дожидался на противоположном берегу Мамисондона. Ореховые глаза собаки смотрели на Фёдора с тем же выражением настороженной преданности, что и глаза его хозяйки. Мамисондон завивал пряди блестящих струй между огромных валунов, принесённых им в эти места с недосягаемых высот. Всадник и конь, осторожно ступая по мокрым камням, пядь за пядью миновали широкое русло.

Едва заметная тропа змеёй извивалась в густых, колючих зарослях. На мокрых ветвях тут и там висели серые клоки овечьей шерсти. Мажит ждал их на середине подъёма.

— Почему перестал петь, грамотей? — насмешливо спросил Фёдор. — Или все песни на камнях да кочках растряслися?

Мажит сначала приложил ладонь к губам, потом указал ею в сторону, куда-то вверх по склону. Там, на краю тропы, в кустах Фёдор заметил чёрную глыбу валуна.

— Это не камень, — шёпотом произнёс Мажит. — Там лежит мёртвый человек. Злой мёртвый человек.

— Мертвецы злыми не бывают. Мертвецы, они не живые... Зажги-ка ненадолго свой фонарик, грамотей. Надо его рассмотреть.

Фёдор приблизился. Ушан стоял над телом мертвеца, как изваяние. Мажит затеплил фитилёк небольшой масляной лампы, которую всюду возил с собой. Трепещущий огонёк осветил тонкое лицо аккинского грамотея разогнал вечерний сумрак над мёртвым телом. Закрывая огонёк полой черкески, бесшумно переступая по траве в мягких чувяках с загнутыми кверху носами, Мажит обходил тело по кругу. Фёдор присматривался. Незнакомец был худ и бледен. Белёсые и тонкие, как одуванчиковый пух, волосы его слиплись. На макушке зияла кровавая рана. На обнажённой груди мертвеца в свете масляной лампы поблескивало золотое распятие.

— Христианин, — тихо произнёс Мажит. — Педар-ага, этот человек пришёл из-за гор. В наших краях ни у кого не может быть таких белых волос. Даже у вас, казаков, нельзя встретить таких вот...

— Погоди, грамотей. Что ж, по-твоему, там, за горами, живут такие беловолосые и белокожие люди? Смотри, Мажит, он весь покрыт веснушками, его лицо совсем не загорело!

— Это потому, Педар-ага, что он приплыл из-за северных морей, на большом корабле. Там, за горами, он нанялся в воинство Мустафы Ширванского. И вот смерть настигла его здесь но воле Всевышнего. Его убили урусы.

— Почему так считаешь? — удивился Фёдор.

— Другие сняли бы одежду. А тут, сам суди, Педар-ага, ни сапог, ни бурки не взяли. Даже лицо прикрыли от ненастья. Только что не похоронили...

— Видно, недосуг было хоронить, — задумчиво проговорил Фёдор. — Ты гаси лампаду-то, парень, не то неровен час, заметят нас...

Они решили не оставлять тело на поживу ночным хищникам. Наскоро из толстых хворостин соорудили носилки, водрузили его на нижние, толстые сучья падуба, одиноко возвышавшегося среди понурых орешин. Тело привязали верёвками, сверху прикрыли буркой.

Фёдор собрался уж выкурить трубочку на помин христианкой души, когда грянул первый выстрел. Звуки ружейных выстрелов наполнили влажный воздух у них над головами.

— На вершине горы воюют, — сказал Мажит. Он стоял, смиренно сложив ладони на груди, задрав кверху голову в лохматой бараньей шапке, словно надеялся, несмотря на сумрак и перепутанные ветви, разглядеть место боя.

— Это товарищи нашего мертвеца вступили в бой с гарнизоном Дарьяла, — проговорил Фёдор. — Палят из кремнёвых ружей и пистолетов. Пушек пока не слыхать. Надо поторапливаться, Мажит.

В этот момент грянул орудийный залп. Фёдор взлетел в седло. Соколик, всхрапывая, понёс своего всадника к месту боя.

Наступившая темнота помогла им подобраться к самым стенам Дарьяла. Они схоронились за скальным выступом, в колючих кустах черёмухи. Прямо перед ними хорошо уезженная дорога прибегала к высоким, окованным позеленевшей бронзой воротам старинной крепости. Поле битвы было хорошо освещено. По обеим сторонам дороги пылали ярким пламенем дерновые крыши аула, прилепившегося к стенам цитадели. И на бастионах крепости, и на башне горели высокие костры.