Сергей Фомичёв - Сон Ястреба. Мещёрский цикл

Борис подмигнул Румянцу. Тот поморщился.

– Дела у них, – улыбнулся Сокол.

Из шалаша на шум выбрался заспанный Дьячок. Увидев князя, боярина и сонм разнообразных гостей, сторож ойкнул и вернулся обратно.

Борис больше не был княжичем. Он стал настоящим князем.

– Отец пожаловал мне Городец, а к нему тяготеют и эти земли. Так что мне и черту предстоит возводить. Думаю, для начала по части Пьяны засеку устроить, да по низовьям Суры. Здесь и для городка место уже присмотрел. Теперь, даже если не отобьёмся, так загодя предупреждены будем. Да и соседям поможем.

Сокол понял замысел княжича. Степная лавина часто срезала здесь нижегородский угол, чтобы, не втягиваясь в осаду большого города, вырываться на просторы русских земель. На Муром, на Владимир, на Москву.

Черта, таким образом, не только прикрывала нижегородские земли, но и мешала внезапному нападению на соседей.

– Если от Мурома навстречу нашей засеку поставить, то и вовсе закроем лазейку.

– Черемисин идёт! – предупредил Бычок.

Оказалось, что скопление важных людей не укрылось от глаз обитателей Цепеля. Пока они разговаривали, через Суру перебрался старик. Судя по одежде – мариец. Судя по утиной лапке на шее – жрец или правитель, а может, и то и другое в одном лице. Он пришёл на заставу один и, казалось, ничуть не боялся большого отряда. Сокол приветствовал старика по-марийски. Тот ответил по-русски и спросил без предисловий:

– Ты Сокол? Тебе назначено на место Вараша вставать?

– Посмотрим, – возвращаться к раздумьям о навязанном долге чародею совсем не хотелось.

– Зачем русским князьям помогаешь? – спросил старик, и вновь без каких-либо предисловий.

Нисколько не стесняясь Бориса и его людей, мариец говорил по-русски. Не из вежливости на чужом языке говорил, скорее зацепить желал православного князя. Ведь Сокол вполне понимал и марийскую речь, что дал понять приветствием.

– Не против вас помогаю, – возразил чародей. – От степняков, а пуще от московской угрозы.

– Ну и незачем в чужие свары встревать, – старик сурово глянул на Бориса.

Князь улыбнулся в ответ и решил вставить слово.

– Мы договорились с Бородой, что за Суру не сделаем и шага. Ваши сёла на обоих берегах останутся под вашей рукой. Ваши моленья, где бы они ни находились, будут в безопасности.

– Пондаш избран кугузом не для того, чтобы земли граничить. Он воин, его дело война. Людей разобрать не трудно, богов тем более, гораздо труднее поделить леса со всем, что растёт в них, и что живёт. Чем больше людей, тем хуже охота. А твои соплеменники не уважают наших запретов. Они бьют зверя, когда хотят и сколько хотят.

– Но мы не посягаем на ваши угодья…

– Мой предок кугуз Ханаан привёл сюда людей из Москвы. Он отступил, надеясь завоевать этим мир. Он отказался принести богам жертву, которая бы дала его людям победу. Он ошибся. Очень скоро вы пришли следом. Скажи князь, вы когда-нибудь остановитесь? У вас есть представление о некоем пределе? Что вот, мол, досюда и хватит. Или вы желаете захватывать всё, пока не упрётесь в Великий Океан по всем четырём сторонам мира?

Борис думал долго.

– Я могу говорить только за себя и отчасти за своих потомков. И я говорю: дальше Суры и Керженца для нас земли нет. И я говорю: все твои соплеменники, кто живёт по эту сторону черты, не будут иметь притеснений ни в вере, ни в языке, ни в обычаях.

– Хотелось бы надеяться, князь. Многие твои предшественники клялись в вечном мире, но не выпало года, чтобы обошлось без войны.

Чёрное море. Июнь 6862 года

Смерч и море. На языке славян эти два слова созвучны с гибелью. И судно – суд, унёсшее людей от берега, их единственного защитника, готовилось вынести роковое решение.

Таких бурь мещёрцам видеть не доводилось. Казалось, небо упало, и волны пробивали его, вынося корабль за пределы мироздания. Только высокий вьющийся столп смерча показывал, что стихии не смешались совсем, и небеса по-прежнему держатся на положенном месте, лишь посылая вниз страшных ратников своего гнева. И нет у лесных народов богов, ответственных за эту напасть, не к кому им обратиться с мольбами или угрозами.

Всё случилось внезапно, как только они вышли из пролива. Не ведая морских примет, мещёрцы прозевали бурю. Кафинское море совсем не зря именуют ещё и Чёрным. Когда мгла обступила корабль с трёх сторон, удирать стало уже поздно.

Лоч едва успел убрать парус. Тот, однако, проявил норов. Будучи почти спущенным, вдруг взбрыкнул, хлестнув человека. Только расторопность вурдов позволила уцелеть им обоим. Быстроног поймал старшину у самой воды, а Власорук бросился на полотнище, придавив его телом к настилу. Лоч раскровенил нос и сломал о перекладину руку, парус пострадал меньше. Возможно, вурды спасли их всех. Если кораблю суждено выдержать бурю, без паруса и мачты в открытом море ему всё равно долго не продержаться.

Купцы, меняя друг друга, сжимали правило. Они срывали с ладоней кожу, одновременно пытаясь встретить носом волну и отвести корабль от жуткого хобота смерча, пьющего и пьющего море. Опыта мореходства у всех троих кот наплакал, разве что Чунай чего-нибудь стоил. Выручал Питер – единственный из всей ватаги, кто попадал уже в подобные переделки.

Тогда на Цне увидев в ладье Тарона моряка-англичанина, многие неодобрительно косились на Рыжего. Он известен был своими выдумками и проворством на весь город, но тут товарищи усомнились – как бы он сам себя не перехитрил в итоге. Питер был чужаком. Но не это самое главное. Ватажники чуяли, что груз, который они взяли на паях, имел не слишком чистое происхождение. Они были суеверны и опасались, что иноземец может привести за собой хвост тех бед, которые уже настигли предыдущих владельцев.

Сейчас каждый мог заявить, что англичанин, по крайней мере, отработал свой хлеб. Несколько раз он просто-напросто спасал корабль, доворачивая правило до нужного угла. Купцы менялись, а он всегда стоял рядом.

Остальные укрылись под помостом. Корабельное чрево было достаточно просторным, чтобы вместить всю ватагу, припасы и груз. Рыжий и здесь угадал с выбором. Корабль Тарона держался на море лучше плоскодонки Ондропа или ветхой ладьи Чуная. А ведь многие поругивали предводителя, когда пришлось ставить тяжёлый корабль на колёса и тащить волоком по степи куда больше обычного – верховья Цны не подходили для его глубокой осадки.

Ушан стоял на носу и, держась за снасти, всматривался в небеса. Он даже не пытался бросить вызов стихии. В круговерти воды и ветра, среди сполохов и подсвеченных с изнанки туч, он хотел увидеть судьбу. Тщетно. Будущее не читалось совершенно, точно сами боги ещё не вынесли окончательного решения, ожидая от людей последнего подвига.