Валерий Кормилицын - Держава (том третий)

Но от размышлений о водных процедурах его отвлёк приказ Ковзика: «К бою!»

Как выяснилось, посланные вперёд разведчики обнаружили, по их словам — неимоверно гигантский обоз, растянувшийся чуть не на семь вёрст.

Радости казака не было предела:

— Как я люблю захватывать обозы, — подбросил вверх пику и ловко поймал её.

В полчаса прикрытие было изрублено и до вечера собирали в кучи повозки и поджигали их. После столь тяжкой, но полезной работы Свешников разрешил искупаться.

Утром полк пошёл вдоль реки, наткнувшись на большую китайскую деревню.

— Рубанов, полковник приказал взять взвод и произвести пешую разведку, — указал шашкой на деревню Ковзик. — Сразу не полезем. Вдруг японская мышеловка.

Разведка расположилась в ста шагах от села в зарослях гаоляна.

— Ваше благородие, давайте вон на тот холм залезем и сверху глянем на китайскую станицу.

— Резонно! — похвалил казака Глеб.

Заросший невысокими дубками холм оказался изрезан весьма удобными для наблюдения канавами. А в сторону деревни спускался неглубокий овражек, покрытый ивовыми кустиками по краям и с щебнем на дне.

«Вот по нему и зайдём в деревню или эту, как её, китайскую станицу», — подумал Глеб, поднимая к глазам бинокль.

— Ну что там, ваше благородие? — сгорал от любопытства казак.

— Японский полк. Нападения не ожидают. Суетятся, как мы перед походом. Бегают друг к другу в гости из фанзы в фанзу и готовят на костре крем–брюле из поросятины…

Казак от зависти с шипением втянул сквозь сжатые зубы воздух.

И чтоб окончательно ввести его в раж, опустив бинокль, добавил:

— И щупают китаянок…

— Ну, прям — казаки на привале, — аж застонал от вожделения спешенный кавалерист.

— Завидовать врагу нехорошо. Полковник Свешников бы осудил: «Мадам Светозарская тоже», — возвращаясь к полку, сквозь улыбку, внушал казаку правила приличия светского человека.

Обдумав план атаки со старшими офицерами, полковник надвинул на лоб папаху:

— С Богом, братцы!

Три сотни казаков, спешившись, стараясь не греметь сапогами по щебню, пробирались по овражку к земляной, размытой дождями стене, окружавшей деревню.

— Ты чего в пеший поход пику–то взял, — ворчал на бедового казака Глеб, преодолевая последние несколько саженей [7] Сажень. 2,13 метра. ползком. — Того и гляди товарищу задницу проткнёшь.

Сквозь огромную прореху в земляном валу казак увидел кипящий на костре котёл и чистивших винтовки японцев в расстегнутых мундирах и босиком.

Они весело и беззаботно болтали друг с другом, совершенно не думая о том, что рядом может быть враг.

— Вперёд, ребята, — лёжа на животе, вытянул перед собой руку Ковзик.

— С вас, каспадина енерала, только патриотичные картины писать, — поддел командира Рубанов.

— Какие ещё картины? — поднимаясь и выхватывая шашку, настраивался тот на бой.

— Каждый художник в своём стиле, — тоже выхватил шашку Глеб, глядя в сторону деревни и не вникая в смысл сказанного. — Шишкин бы написал картину «Ковзик и три медведя».

— Ибена лусхуйя пау–пау, япона ма–а–ть! — услышали рядом крик бедового казака, полностью настроившегося на бой и выплеснувшего на врага все познания иностранного языка.

Русские ворвались в деревню.

Первым делом, яростно сверкая глазами и уронив с головы папаху, бедовый казак тыльной стороной пики перевернул кипящий котёл и с восторгом наблюдал за пляской в кипятке босых японцев.

— Не всё вам крем–брюле жрать, — безжалостно начал работать пикой.

Отпустив древко застрявшей в груди японца пики, сдёрнул со спины винтовку, и тут же японская пуля выбила её из рук, сделав негодной к стрельбе.

С другой стороны деревни Глеб услышал пальбу.

«Наши во фронтальную атаку пошли», — отмахнулся шашкой от нацеленного в грудь штыка.

Подбежавший казак, рассыпав льняной чуб, ударил врага прикладом подобранной на земле японской винтовки, размозжив голову.

— Пуля дура. Глаз нет, может мимо пролететь, — ударил штыком выбежавшего из фанзы и передёргивающего затвор солдата.

Японцы, растерянные от неожиданной атаки, стреляли из–за домов вяло и не метко. Но постепенно начинали приходить в себя и вели огонь более уверенно и прицельно.

Рядом с Глебом падали казаки.

— Передали — подмога пришла, — выбежал из фанзы Ковзик, размахивая уже не шашкой, а наганом. — Ща мы их, — выстрелил и исчез в дыму.

Подобрав винтовку с примкнутым штыком, Глеб, с лёгким выдохом, погрузил его в мягкую человеческую плоть.

Охнув, молодой японец тяжело осел на землю, выронив винтовку и держась за живот.

И тут из соседней фанзы, оскалив зубы, выбежали четверо разъярённых врагов. Пожилой японец, глянув на корчившегося на земле парня, что–то закричал, бросившись на Рубанова, но зашатался от выстрела бедового казака и выронил оружие. Умирая, он сделал несколько шагов к молодому японцу и упал рядом с ним, пытаясь обнять обмякшее уже тело.

«Отец и сын, что ли?» — на секунду расслабился Рубанов, пропустив молниеносный удар штыка в грудь.

Ранивший его японец оскалился, но тут же глаз его разорвался от пули, выпущенной казаком. Не целясь, другой японец выстрелил в бедового казака. А затем ещё и ещё раз…

— Не пролетела–а, — падая на землю, услышал шёпот казака Глеб.

«Как я могу слышать шёпот?.. — поразился он. — Я даже стрельбы не слышу… А слышу плеск волн Ляохе… А может, бой затих? — синие глаза его глядели в небо. — Какое синее–синее небо, — теряя сознание, подумал он. — А может, я в палатке из китайского шёлка?.. Синий–синий китайский шёлк…»

Он не видел, как японцы отступали. Не видел, как плача, склонилась над ним Натали. А если бы увидел, то всё равно не поверил. И не чувствовал, как потерянный Ковзик, не пришедший ещё в этот мир из горячки боя, укладывает его в повозку с красным крестом.

Ничего не видел и не чувствовал целую неделю, очнувшись уже на кровати в белесо–серой холщёвой палатке.

«Где же синий китайский шёлк? — сфокусировал взгляд на пришпиленном в углу образке девы Марии, который загородила прекрасная голова сестры милосердия.

— Дева Наталья.., — зашептал Аким.

— Что? — наклонилась Натали, и он уловил запах малины…

«Наверное, малиновым мылом умывалась», — попытался поцеловать щёку, в случае чего свалив всё на бред, но не дотянулся.

— Доктор, он пришёл в себя, — счастливым голосом обратилась она к врачу. — И чего–то шепчет, — вновь склонилась над раненым.

Теперь Глеб сумел дотянуться губами до её щеки, и на удивлённый, но не рассерженный взгляд тихо произнёс:

— Пи–ить, — надеясь, что она опять не расслышит и наклонится: «Номер не удался — расслышала», — потянулся губами к протянутой кружке с водой, будто случайно коснувшись кисти руки.