Борис Алмазов - Святой Илья из Мурома

Киеву и Владимиру не верили, а Илье — верили. И если он говорил, мол, пойдём на Хазарию и непременно победим, ему верили.

К весне огромная рать была стянута под Киевом. Истерзанные вековым игом, грабежом и постоянным страхом — либо самому быть проданным в рабство, либо детей потерять, либо сродников, — поднимались даже самые малые, самые дальние племена. Их приводила в войско княжеское не только ненависть к Хазарии, но и уверенность, что в Киеве «наши». Ибо теперь в Киеве не было вечных союзников и конкурентов хазар в работорговле — варягов. От прежних варяжских племён в Киеве остались только русы. Но это лишь только считалось, что они от корня варяжского, а ничем они от славян не отличались... Разве что имена говорили о прежнем родстве, но русы, как огромная часть киевлян, крестились и брали новые имена — христианские, общие для всех, по которым определить племенную принадлежность было уже невозможно.

Разноязыкая, пёстрая толпа радением воевод к лету была превращена в крепкое, легкоуправляемое войско. Странную картину представляло оно на постое, где сохранялся племенной обиход: мирно соседствовали финны и печенеги, вятичи и дреговичи, русы и болгары — все племена и народы, населявшие киевские земли, прислали дружины. Не пришли только варяги ильменские из Новгорода. И Владимир ясно увидел, что будет, ежели его в хазарской войне разобьют: надвинется варяжская рать из-за Волхова, с ними придут проторённой дорогой варяги заморские и отбросят своими мечами Киевское княжество на сто лет назад. Вновь восторжествует кровавый союз хазар и варягов, вновь пойдут по державе, от моря до моря, охоты на людей... и снова рассыплется таким трудом и такой кровью собранное единство.

Мучительно искал Владимир союзников, напряжённо думал, чем же ещё, кроме власти княжеской, можно спаять это хрупкое единение. И находил.

Союзник был всё тот же — Византия. Смертельный, лютый враг Хазарии. Византия — наследница всего, что накопила древняя Южная Европа от времён эллинских. И это тоже противостояло Хазарии, считавшей своё родство от Востока, от сынов Авраама, времён фараона египетского. Как-то монах печорский, разговаривая с Владимиром, обронил фразу, что и византийцы не эллины, и хазары-иудеи не евреи ветхозаветные. А вовсё это иные народы — только вера прежняя...

И Владимир долго его выспрашивал, как это.

Монах пространно объяснял, как, сменяя друг друга, приходили и уходили народы и в Хазарию, и в Византию. Но если в Византии всё переплавлялось в горниле великой античной культуры, то Хазария не Имела корней. Поэтому если всякий живший в Византии старался доказать, что он грек, что он наследник богатства этой земли, то в Хазарии раввины десятки лет потратили, чтобы придумать, каким образом населявшие окрестности Каспия тюрки могут быть потомками евреев. Да так и не доказали. Малая часть — верхушка каганата, в основном действительно потомки прибывших сюда евреев-беженцев из Ирана — раввинам верила, а остальное население и слушать не желало. Как поклонялись своим идолам, так и продолжали поклоняться, а принявшие добровольно, без принуждения, христианство шли на любые муки за веру свою и даже всё чаще именовали себя не «хазары», а по роду занятий — либо «бродники», либо «черкасы», стрелки из лука. И братьями своими считали христиан, а не родственников по крови. Вот это и запало в голову князя. Не разбирая, кто есть кто в каганате и кто кому родня, а кто нет, он понял одно: можно верою скрепить народ! Но, глядя на хазарские события, понимал — можно и расколоть!

Там, что в Итиле, что в Тьмутаракани, стена непреодолимая стояла между хазарами разных вер. Соединения не происходило. Не сливались близкие племена в единый народ. И причиной тому — вера иудейская! Она вела родословную каждому кагану, она строго следила, от какого рода человек. И ежели матерью ребёнка была еврейка — полностью забирала его в еврейскую общину, а ежели хазаринка — исторгала. И никто тут ничего поделать не мог. Много в Хазарии было таких изгоев, которых хазары не считали хазарами потому, что отец еврей, а хазары-иудеи не считали евреями потому, что мать хазаринка.

Какая же сила — общая вера, стало особенно ясно в двух походах на болгар камских и волжских. Давно ли они, как и славянские племена, друг с другом воевали? И даже когда принимали ислам, народ их раскололся. Часть не оставила своих языческих богов и ушла в леса. Казалось бы, должны болгары волжские и камские ослабнуть. Но не вышло сего! Болгары стали много сильнее, хотя числом чуть не вдвое уменьшившись.

— Почему? — распытывал Владимир бояр и воевод, послов заморских и гостей иноземных.

— Потому, — сказал кто-то из торговавших с болгарами, — мусульмане единоверцев в рабство не продают! Ислам запрещает торговать братьями по вере.

Это был сокрушительный довод.

— Евреи тоже своих не продают... — слабо вякнул другой.

Но его перебил византийский посол:

— Как это? А разве не братья продали Вениамина? Да и мусульмане тоже... приторговывают.

— Закон не велит.

— Закон и христианам не велит.

— Так ведь и не торгуют.

— Христианами не торгуют, но как у мусульман есть разные, так и христиане не одинаковые. Потому что христиане иных христиан продают.

Так говорили и спорили долго. Владимир не слушал, он думал о том, что выбирать веру придётся всё равно. Потому что ввести общее божество и почитание всеми богов единых, языческих, не удалось. Новгородские погромы войну напоминали, настолько не принимали упрямые новгородцы киевского Перуна. В Киеве таких драк нет, а всё же на капище каждый несёт жертвы только своему идолу, а в сторону иных плюёт.

Так бы и шли споры, пока не случилась однажды история особенная.

Пришла дружина из лесов муромских. Привёл воев соловых, светлоглазых князёк ихний Сухман. Как называли его воеводы — Сухман Одихмантьевич.

— А не родственник ли он Соловью-разбойнику, коего Илья во дворе теремном зарезал? — насторожился князь. — Тот вроде тоже Одихмантьевичем звался?

Кинулись узнавать и тут же сообщили весть неутешительную:

— Соловей Сухману родным дядей приходится.

— Вот это да!.. — ахнул князь и велел предупредить Илью, пока сам не отправит дружину Сухмана куда-нибудь подальше от Муромца.

— Только нам тут резни кровавой не хватало! — кряхтел и ахал старый Добрыня. — Охти, болести мои...

Но, к удивлению всей дворни и всех мужей нарочитых, Илья тут же прискакал в Киев.

— Куды тебя нелёгкая принесла? — кричал на него Добрыня. — Я те ратиться на дворе княжеском не позволю!

Илья, ничего не отвечая, снял меч и всё оружие, снял кольчугу и, оставшись даже без зипуна, который надевался под кольчугу, в одной рубахе пошёл в гридницу, где пребывал Сухман.