Борис Алмазов - Святой Илья из Мурома

Конная рать тем временем спустилась вдоль Северского Донца и приступила к штурму крепости хазарской Саркел, на границе Хазарского каганата и Дикого поля. И здесь непрерывно командовали византийские инструкторы. Видя, как храбрые, толковые, закалённые в сражениях греки воюют — будто работу делают, без крика лишнего, без тени страха, — киевляне приободрялись. Повсюду поблескивали доспехи, повсюду слышались команды, войска деловито пёрли на стены, раскачивали тараны, накручивали ремни тугих камнеметательных машин.

Саркел оборонялся вяло и на пятый день открыл ворота. Илья ожидал увидеть злейших врагов своих — хазар-иудеев, которых поминали и проклинали его отец и дед, но из города стали выходить всё те же тюрки-хазары и окрестных разных племён вои, среди коих попадались и русы, и славяне в числе изрядном.

— Вот те и хазары! — удивился Илья, высказывая вслух то, что думали все. — А где хазары-то?

Гарнизон Саркела не только не был перебит или продан в рабство, а тут же перешёл на службу к Владимиру...

От взятого Саркела, повелением Владимира переименованного в Белую Вежу, войско беспрепятственно переправилось через Дон и пошло через кубанские степи. Никаких хазарских постов, крепостей, отдельных отрядов на пути не встречалось.

— Где хазары-то? — всё чаще спрашивали воевод храбры. — Где супротивник?

Князь теребил воевод:

— Ступайте в розыск! Ищите войско хазарское. Где оно есть? Чтоб нам, как в болгарском походе, во врага с разбегу не упереться.

Но войск не было! Всё, что можно было собрать из разгромленного, громадного когда-то Хазарского государства, было стянуто в Тьмутаракань. Только этот город ещё был осколком, способным к сопротивлению, там ещё были дворцы, и рабы, и дома собрания — синагоги, там ещё оставались те, кто считал себя одним из колен Израилевых, хотя никаких евреев в Хазарском каганате давно не было. Исповедавшие же иудаизм хазары в других местах бывшей страшной державы были быстро обращены владыками Хорезма в мусульманство.

Хазарский каганат растаял и сам не заметил как. Постоянный отток его подданных был не очень виден, потому что им на смену шли тысячи сгоняемых отовсюду рабов. Но рабы были плохие вояки. Им, даже хорошо кормленным, оружие было давать страшно. Хитрые, но недальновидные правители Хазарии в прошлые времена придумали очень хорошую схему, по которой подвластные народы платили дань войсками. Не дань непомерная, которую не собрать, а дружина, которая должна была явиться в полном составе, со своими воеводами и князьями, и отправиться в поход туда, куда скажет каган. Таким образом убивались сразу несколько зайцев. Получалось бесплатно полноценное войско, которое было вынуждено хорошо воевать, потому что в подвластной хазарскому правительству стране заложниками оставались жёны и дети, которые сопротивления организовать не могли.

Едва одерживалась победа — победители получали десятую часть добычи, остальное шло в казну Хазарии; если терпели поражение — их казнили всех... Так было. Так погибло два войска русов, коих тогда было ещё много в землях киевских, когда хазары понаймовали их драться с мусульманами, а когда они победить не смогли, их и отдали мусульманам на уничтожение. Те вырезали всех.

Помнили об этом в Киеве? Ещё как. Стыдились воспоминаний, но помнили.

Илья же услышал обо всём от хазар-христиан — бродников и черкасов, которые толпами бежали навстречу дружинам киевским, чая в них своё освобождение. Набирались целые полки хазар, которые рвались в бой против Тьмутаракани, против Хазарии. Теперь можно было не опасаться за семьи, в селениях стояли славянские гарнизоны, женщины и дети были недоступны хазарским карателям. Стало быть, пришла пора расквитаться!

Но с кем? Хазария словно бы растаяла. На месте страшного государства, где правил каган, исповедавший иудаизм, бродили и селились на пустующие земли хазары и дети иных племён, недавно принявшие ислам.

Странное ощущение сна охватывало Илью особенно по вечерам, когда ведомая им конная дружина шагом двигалась в сторону стоявших у горизонта, как облака, гор. Ему казалось, что когда-то он уже всё это видел или, во всяком случае, знал, как выглядят горы у горизонта, как благоухает вечерняя степь, как ложатся под копыта коней нетоптаные и не знавшие косы травы. Никогда прежде не виданные им, но известные по рассказам отца и деда птицы попадались навстречу, а уж когда стали толпами переходить на сторону Владимира пятигорские черкасы-христиане, то чуть не в каждом втором старике ему чудился покойный отец. Та же стать, те же седые кудри, синие глаза и говор... Он говорил об этом со своими родаками, и те признавались, что чувствуют приблизительно то же: не в места незнакомые вершат они поход, а возвращаются на утраченную некогда родину. Не они чужие в этих степях, но супостаты многоразличные, идущие из-за гор да из-за моря. А море было уже близко. Не Чёрное, а своё, родное, зовомое морем ассов, Азовским. Запахи его уже доносил влажный ветер.

Наконец настал день, когда прискакавшие из передовой сторожи храбры сообщили:

— Впереди море, а по берегу на левую руку, в двух переходах, Тьмутаракань — город великий!

Илья не мешкая сам пошёл в досмотр. Таясь и оглядываясь, через два дня вышли они к Тьмутаракани.

Город, окружённый высокими глинобитными стенами, стоял на берегу удобной и красивой гавани, где было причалено много судов. Правда, это были небольшие ладьи. Всё, что могло уплыть, — ушло за море. Город готовился к осаде и был затворен. Пылали на его башнях огни — кипятили смолу и вар, чтобы обливать наступающих. По селищам и посаду неусыпно шныряли дозорные. Конные разъезды маячили по необозримым виноградникам, окружавшим Тьмутаракань. Пузатые башни неусыпно глядели бойницами и в море, и в степь.

Ежели Киев, деревянный и тёмный, как старая корзина, лепился по высокому берегу Днепра, полз вверх по кручам, высился башнями своих острогов, теремов и детинцев, то этот город, серый как ласточкино гнездо, был виден как на ладони. Хорошо видны были улицы, перегороженные глухими заборами, зелёные внутренние дворы, глинобитные дома с плоскими крышами...

— Чужой город, — сказал славянский храбр, стоявший рядом с Ильёю. — Я таких никогда не видывал. Вона как тут домов налеплено из земли.

— Будун, — подтвердил служилый торк. — Глиняный город.

— Тяжко будет на улицах бой вести...

— Тьма тарх, — сказал опять торк и перевёл. — Тысяча домов.

— Тут больше, чем тысяча.

— Велик город. Велик.

В закатном солнце город светился, как чудовищная челюсть, подковой лежащая около гавани, и стены его были подобны обглоданным ветрами костям.

Что-то произошло там, за стенами. Тревожно забил набат. По стенам побежали воины. Виноградники словно ожили — отовсюду сквозь них побежал ко городу народ.