Ирина Даневская - Битва за Францию

— Вот так гораздо лучше, — удовлетворённо заметил он.

Элен подняла на него свои прекрасные, хоть и чуть покрасневшие глаза.

— И что же мне теперь делать? — спросила она.

— Ничего. Живите, как жили, любите и будьте счастливы. А если соберётесь замуж, скажите об этом мне, и я найду вам достойного мужа.

— Благодарю вас, ваша светлость. Но я бы не хотела обременять вас своими заботами.

Баронесса повернулась, чтобы уйти, но герцог остановил её и держал до тех пор, пока она не припомнила все вспышки ярости Её Величества, направленные против герцогини Кэйт. Это было действительно жестоко со стороны милорда, потому что молодая женщина еле сдерживала рыдания, подступающие к горлу, и на все вопросы отвечала автоматически, даже не вникая в смысл странного допроса.

— Хорошо, — удовлетворённо прошептал Бэкингем. — Генриетта ревнует, как я и предполагал. Ох, дорого бы я дал, чтобы королеве хватило мужества высказать мне всё то, что она не захотела скрыть от нашей дорогой Элениты. Но остановимся на достигнутом и прекратим эту опасную игру, пока она не поссорила меня с Её Величеством, что было бы весьма обидно теперь, когда я в двух шагах от целиНа следующий же день министр уведомил о своём решении Генриетту.

— Моя прекрасная королева, я не буду настаивать на том, чтобы вы взяли герцогиню Бэкингемскую в свою свиту. Моя жена, конечно, будет весьма разочарована и никогда не простит мне такой подлости, но хорошее настроение Вашего Величества для меня важнее личного счастья.

— Надеюсь, моя неуступчивость не станет причиной ваших душевных страданий, милорд? — всё же поинтересовалась Генриетта, заметив странный блеск в его глазах.

— О, я убеждён, что буду за них вознаграждён!

Теперь королева испугалась по-настоящему. А жаркий поцелуй, которым он впился в её ладонь, уже не оставлял никаких сомнений насчёт намерений герцога.

— Я не приму вашу жертву, милорд, — решительно произнесла Генриетта, вырывая руку. — Пусть герцогиня Бэкингемская остаётся в моей свите.

На лице Бэкингема промелькнула тень разочарования.

— Что ж, Мадам, — заставил он себя улыбнуться.

Я могу только поблагодарить Ваше Величество за вашу доброту. Жаль, что не так, как бы мне того хотелось.

Он поклонился и вышел. Генриетта провела его взглядом.

— Я затеяла опасную игру, когда впервые позволила этому человеку перешагнуть границы пристойности, — прошептала она. — Но неужели же он решится преследовать меня на глазах у собственной жены?

Баронесса Сент-Люс не присутствовала при этом разговоре: она горько плакала в своей комнате после душераздирающего объяснения с Джоном. У хрупкой молодой женщины всё же хватило сил поставить точку в их отношениях.

Этим утром кардинал Ришелье пребывал в самом приятном расположении духа. Последние дни были овеяны его триумфом. Ему удалось настолько запугать короля рассказами о международном заговоре, целью которого было убийство Его Величества, что тот согласился предоставить своему министру до сих пор небывалые должностные полномочия. Принц Анжуйский был обвенчан с мадемуазель де Монпансье, получив после свадьбы титул герцога Орлеанского, и был официально объявлен наследником французской короны. На этом настояла королева-мать Мария Медичи, и королю, как всегда, пришлось уступить. Королева Анна предстала перед Государственным советом по обвинению в государственной измене, и только заступничество самого Ришелье, опасавшегося неизбежного охлаждения в французско-испанских отношениях, которыми не преминули бы воспользоваться англичане, спасло Её Величество от развода или же ссылки. Вандомы сидели в тюрьме. Принц Конде затаился в провинции, куда предстояло отправиться и госпоже де Шеврёз. Граф Суассон бежал в Турин и оттуда, не жалея слов, поливал грязью негодяя кардинала. Ришелье не мог достать его в чужой стране, но потребовал у французского посланника де Бетюна довести до сведения итальянских властей, чтобы те не смели титуловать «высочеством» мятежного графа. К огромной досаде Ришелье, те отказались выполнять эту просьбу...

Итак, оставался только один человек, перешагнув через которого, можно было поставить эффектную точку в этой истории. Этим человеком был Анри дю Талейран, граф де Шале.

— Шале должен умереть, — заявил кардиналу отец Жозеф. — Его страшная участь должна послужить уроком всем врагам короля, которые по своему происхождению стоят так высоко, что недоступны для королевского правосудия.

— Шале должен умереть, — писала его высокопреосвященству королева Генриетта. — Я так хочу!

Каприз красивой женщины всегда закон, особенно если эта женщина — королева, а её желание полностью совпадает с приказом самого короля Франции.

— Он умрёт, — заявил министру Людовик. — Такова моя воля!

Король не знал, что такой же была и воля его министра. Эта тёмная история с покушением на жизнь монарха была так плохо состряпана, что сам кардинал, щедро потчевавшей ею Людовика XIII, опасался, что у Его Величества вот-вот сделается несварение желудка под влиянием последних дворцовых сплетен, распространявшимся Шевреттой. Герцогиня, следуя мудрым советам лорда Монтегю, во всеуслышание обвинила Ришелье в фальсификации доказательств, и кардинал даже не мог оправдаться, так как оригиналы документов, полученные заговорщиками, уже давно превратились в пепел. Зато король прислушивался к этим обвинениям со всевозрастающим интересом. Ему успели донести, что женитьба Гастона на принцессе Монпансье не отдалила, а приблизила принца к трону. Не было ли это частью дьявольской игры самого Ришелье?

И кардинал, на собственной шкуре ощутивший переменчивость королевской милости, покрывался холодным потом, когда скучающий взгляд короля задерживался на его особе. О, этот взгляд был ему хорошо знаком! С этим же меланхоличным выражением лица Людовик отдал приказ об убийстве Кончини [60] Кончино Кончини (1575 — 24 апреля 1617) — итальянский авантюрист, фаворит французской королевы Марии Медичи, носивший титулы графа делла Пенна и маршала д’Анкра. Он был самым влиятельным человеком во Франции в течение семи лет, последовавших за гибелью в 1610 году супруга Марии, Генриха IV. Был убит гвардейским капитаном де Витри в результате заговора. , после которого королева-мать и сам Ришелье — тогда ещё епископ Люсонский — были сосланы в Блуа... Да, кардинал имел веские основания настаивать на переезде королевского двора сюда, в Нант, так как блуасский замок, находившийся неподалёку, навевал на него слишком горькие воспоминания...

Вдобавок ко всему сам граф де Шале, словно по наущению каких-то тайных сил, вздумал отказаться от своих прежних показаний, присоединив свой голос к обвинениям дворцовых сплетников. Добившись очной ставки с Лувиньи, он разметал в пух и прах его обвинения, так что перетрусивший экс-гвардеец Генриетты Французской отказался свидетельствовать против него в суде.