Юрий Торубаров - Иван Калита

Но для настоящего казака дождь не помеха.

Андрей проснулся задолго до рассвета, выглянул на улицу. Дождь. Андрей всех своих, за исключением таких, как Курбат, разделил на две группы. Молодёжь должна состязаться с бывалыми казаками. Начали состязаться в стрельбе из лука. И сразу у бывалых прокол. Не то те не всерьёз принялись за дело, не то действительно подрастеряли своё умение. Молодёжь торжествовала. Казаков это заело.

— Есаул, а ну давай ещё! — потребовали они.

Но есаул оказался крепким камешком.

— Нет, — отрезал он, — щас, казаки, займёмся ездой. Посмотрим, у кого лучше получится! — Кто первый? — провозглашает есаул, держа в руках оброть.

Долго мнутся, не решаются ни молодые, ни те, кто постарше.

— Выпускай! — приказывает есаул.

Он ловко набрасывает оброть и оказывается на спине тарпана. И пошёл тот выкидывать коленца. Но не зря он на пастбище синяки получал. Его не сбросить. Но тарпан норовит. А есаул сидит как вросший. Боятся за него казаки и дивятся его ловкости, силе.

Всё. Осталось одно: сбросить всадника на скорости. Стрелой понёсся он в степь. Долго ждали казаки возвращения есаула. Кое-кто предположил, что свернул себе шею есаул. Ан нет, едет! Покорно, аллюром, идёт под ним тарпан. Победа! Куда отнесёт теперь себя есаул: к молодёжи ай к старикам?

Спрыгнул он, снял оброть и подал пожилому... Замялись те. Стоят молча. Нашёлся наконец смельчак. Удачно набросил оброть, прыгнул на спину. Но стоило коню остаться на задних ногах, как кубарем, под смех казаков, полетел всадник под ноги тарпана. Очередь за молодняком. Несколько человек сразу протянули руки за обротями. Досталось одному. Но и тот не выдержал, когда лошадь внезапно сильно подбросила зад. Полетел, да ещё руку сломал. Зов на едальню остановил состязание.

Это первый обед в курени. Андрей пошёл на своё место, но Курбат остановил его и показал, что есаул должен сидеть во главе стола лицом на Восток. Рядом, по ходу солнца, Курбат. Едальня началась по всём канонам казацкого уклада. Казан вылизан, все миски пусты. Казаки поднимались с мест. Есаул тщательно смотрел, не оставил ли кто невзначай оковалок хлеба. Это — страшный грех. У казака к хлебу святое отношение. Забывчивого на первый раз поправят, а на второй — розгами пробудят память.

А в кабаке у Асафа уже дым коромыслом. Запоздавших тянут к себе. Сегодня не найти казака, который бы жадовал. У каждого открытая душа, каждый рад гостю. Пусть Русь знает, как казак гуляет. С ног сбивается Асаф с помощниками, стараясь всем угодить.

Андрей правильно понял казачий норов. Сейчас их остановить — это встать на пути несущегося табуна тарпанов. И не показаться им нельзя. Увидели Андрея свои, чуть не весь курень подскочил, к себе потащил. Каждый норовит с ним выпить, его похвалить. Хитрить Андрей начал: делал вид, что пьёт, а сам за спину выплёскивал. Благо, все кругом пьяны. Рад курень, что есаул с ними. У других-то нет! Горды андреевцы! Лучше не трогай!

Андрей не чаял уж как выбраться. Митяю подмигнул: мол, придумай что-нибудь, чтобы отсюда выбраться. Но... Захватило того бесшабашное казацкое раздолье. Говорят, на ловца и зверь бежит. Хоть никого не ловил Андрей, но зверь в виде Петра прибежал и позвал его к атаману.

У атамана, когда пришли Петро и Андрей, были уже другие есаулы, Курбат, Зосим, ещё три-четыре седовласых казака. На столе — фрукты, заморские графины из венецианского стекла с лёгким вином, кубки. Атаман внимательно посмотрел на Андрея. Есаул или не пил, или был настолько силён и крепок в питие, что по лицу нельзя было этого заметить.

— Садись, — атаман указал на ослон недалеко от себя.

Андрей уселся, положив руки на стол, пытливо посмотрел на атамана. Семён взял графин, налил Курбату, Зосиму, потом себе и пригласил других сделать то же. Когда все наполнили кубки, атаман, взяв свой кубок, сказал:

— Давайте, друзеки казаки, выпьем за нашу казацкую долю. Она нелегка! Ой, как нелегка! Но она принесла нам свободу.

Все подняли кубки и осушили одним махом. Казаки после выпивки обтёрли усы, посматривая на атамана, затем взяли те фрукты, которые по старшинству взял он. Хоть вино и не бражка, а в голову ударяет. После нескольких кубков потекли воспоминания. Начал Зосим. Важно провёл по усам, откашлялся, как бы говоря: «Послухайте лучше меня, кому есть что вспомнить». И начал воспоминания. Но досказать Зосиму не дал набат, который донёс до них стонущий звук.

— Это чё? — завертел головой Петро.

Хист съехидничал:

— Да ето кто-то набузовался и шуткует.

Однако к нему подключился церковный колокол. Он-то и вывел их на улицу. Марь застлала небо, нагнав на землю карачун. Взор всех был устремлён на восток. Там, гасимые дождём, догорали тревожные огни. Враз отпали последние сомнения. Спотыкаясь, кляня нечистую силу, двинули они, почти бегом, на майдан.

Вопреки ожиданию там было только с десяток казаков, еле державшихся на ногах.

— Чё делать будем, атаман? Казаки-то пьяны, — и показали пальцами на кабак. Семён, когда бежал на майдан, обдумывал решение на ходу. И стал отдавать команды.

— Андрей! Раздобудь пару осёдланных коней. Петро, ты с Курбатом гобиш златницу и всё остальное. Ты, — он ткнул в грудь пальцем какого-то казака, — дуй к Асафу, чтоб немедля закрыл кабак. Вы все, — он провёл взглядом по толпе, — разбегайтесь по куреням, подымайте казаков.

Андрей, не раздумывая, вскочил на коня. Они быстро догнали Петра, который с Курбатом бежал к куреню. Остановив его, атаман сказал:

— Останешься за меня! А мы, — он кивнул на Андрея, — поглядим чё к чему, — и взмахнул плетью.

Они понеслись на восток. Радостным лаем сопровождал их Дружбан.

Ночь пробежала быстро. Стало светать, а ничего опасного они не заметили. Взмыленные кони просили отдышки. Атаман пока не решался останавливаться, и они перешли на иноходь. Рассвело. Степь просматривалась на многие версты. Но вид её был пустынен. Изредка мелькала косуля или серый овчар, с ленцой трусивший по следу.

— Стоп! — скомандовал атаман, видя, что коней дальше гнать нельзя, и спрыгнул наземь.

Застреножив коней, пустили их пастись.

И вдруг что-то заставило Дружбана заволноваться. Шерсть на его хребте поднялась дыбом.

— Ты пошто, — Андрей пальцем погрозил псу, — людей пугаешь?

Пёс продолжал стоять в тревожно-наступательной позе. Тут Андрей и сам почувствовал какое-то непонятное волнение. Оно чем-то напоминало начало бури, когда появляются её первые признаки: лёгкий шум верхушек деревьев от усиливающегося ветра. Но всё вокруг было спокойно. Не шелестела трава, незаметно было, что поднимается ветер.

— Ты чё? — спросил, приподнявшись, атаман.

— Да чей-то не пойму, — ответил тот, — вроде буря начинается, а всё тихо.