Светлана Кузнецова - Ричард III

Ричарду он задолжал один из величайших позоров в жизни. Именно Джон Мортон сопровождал Эдуарда в походе во Францию и способствовал заключению соглашения в Пекиньи. Людовик XI щедро вознаградил своего бывшего слугу двумя тысячами экю.

— Насколько серьёзно? — уточнил Ричард. — Вы можете уйти, и я сделаю вид, будто этот разговор не состоялся. А могу...

— Мы лишь смиренно просим господина регента, — пролепетал Ротерхейм, — передать все полномочия королеве Елизавете.

Дик развернулся на каблуках и, недобро прищурившись, смерил архиепископа взглядом.

При Эдуарде тот занимал пост лорда-канцлера хранителя печати. Будучи ярым сторонником Вудвиллов, после смерти короля он передал в руки Елизаветы эту самую печать, поправ тем самым законы как английские, так и божеские. Когда Ричард вернул себе полномочия регента, Ротерхейм повинился, попросил о помиловании и о восстановлении в должности. Дик простил, но в должности не восстановил. Сам виноват: нет печати — нет и её хранителя.

— Раз уж так вышло, — добавил молчавший до этого момента Стенли.

Лучше бы он сохранял безмолвие. Ричард не успел сдержать исполненный презрения взгляд. Стенли аж затрясся от ярости и негодования. Если раньше он считал регента всего лишь препятствием на пути Вудвилл и собственных амбиций, то теперь — главным врагом.

Измена для этого человека была делом привычным. В первой же своей военной кампании юный Том Стенли предал союзников в битве при Блор-Хит. Не пожелав сражаться, он отошёл со своим войском на шесть миль от поля боя и стал ждать исхода, намереваясь примкнуть к победителю.

Единственное, что его спасло тогда, — скорая женитьба на Элеоноре Невилл, сестре графа Уорвика. Затем Стенли снова поддерживал победителей, мечась между Йорком и Ланкастером.

Глостера он сопровождал в шотландской кампании. Ничем выдающимся не отличился, но и вреда не нанёс.

— Мы уповаем на ваше благоразумие, лорд-протектор, — заявил Мортон, похоже, его раздражало молчание Дика. — Гордыня — величайший из грехов! Я говорю вам это как лицо духовное!.. Смирите её... Смиритесь с неизбежным, и да пребудет с вами милость Его...

— Именно как лорд-защитник королевства я напоминаю вам, — обождав ещё полминуты, произнёс Ричард. — Происходящее здесь является государственной изменой. Более того, я сам стану предателем и изменником, если соглашусь с вами. И это моё последнее слово.

Любой рыцарь на их месте уже схватился бы за меч или бросил вызов. Из всей четвёрки к кинжалу потянулся один Гастингс. Но это и понятно, Стенли трус, а обличённые саном мерзавцы прячутся за служение, будто за ширму.

— Гордыня является тяжким грехом, Ричард Глостер! — вновь проскрипел Мортон. Архиепископ сочился ненавистью и ядом. Он сжимал кулаки, даже слюной брызгал. И Ричард не мог смирить чувство брезгливости по отношению к этому человеку. От него хотелось отшатнуться или отойти подальше как от чумного или прокажённого.

— Воистину так, — парировал герцог. — Смею напомнить, именно этому греху вы и предаётесь, придя сюда и вынуждая меня отказаться от исполнения воли покойного брата. Кто вы такие, чтобы требовать от меня предательства?!

В словесных дебатах Дик не считал себя столь искушённым, как в ратном деле. Но с заговорщиками и не требовалось диспута. Трое из них регента откровенно ненавидели, в сердце четвёртого змеёй вползла любовь. Убеждать их не требовалось. Единственное, чего добивался Глостер, — нападения. После этого пойти на попятный не удалось бы ни им, ни ему самому.

— Довольно! — Гастингс вышел вперёд, блеснула сталь.

Ричард не смотрел на кинжал в руке бывшего друга и соратника. Клинков за свою жизнь он видел предостаточно, а вот таких взглядов — нет. Уильям не желал отнимать его жизнь, но непременно сделал бы это, позволь регент себе промедлить. Но у герцога имелись жена и сын. Бросить их Дик не мог.

Тело среагировало само, поднырнув под занесённую для удара руку. Привычные к поводу пальцы стиснули запястье Уильяма до хруста. Дик одной рукой направлял Серри и с лёгкостью осаживал зарвавшегося жеребца. Гастингсу хватило небольшого усилия. Лорд-камергер удивлённо вскрикнул и выпустил кинжал. Ричард оттолкнул его и, презрительно сощурившись, вышел. Помешать ему не решился более никто.

Не думать ни о чём довольно просто. Ричард вызвал стражу и велел препроводить заговорщиков в Тауэр. Не чувствовать оказалось намного сложнее. Когда друг, вдруг посчитавший себя бывшим, бросал обвинение за обвинением, становилось больно. Дик и хотел бы не слушать, да не получалось. Резко поворачиваясь на каблуках и уходя от мерзостей, несущихся в спину, герцог знал, что сделает всё лишь бы спасти Уильяма. И вместе с этим понимал: все его усилия будут напрасны.

В тот же день Ричард написал письмо магистратам Йорка, в котором просил прислать как можно больше вооружённых людей:

«...дабы помочь воспрепятствовать проискам королевы, её кровных родственников и сторонников, которые намеревались, и каждый день собираются, убить нас и нашего кузена, герцога Бекингэма, древнюю королевскую кровь Англии».

В тот же вечер его пытались отравить.

Через три дня, 13 июня 1483 года, Ричард пришёл на заседание совета в Тауэр и выдвинул обвинение против заговорщиков.

Следствие продлилось несколько дней. Влиять на него Дик не счёл нужным. Впрочем, единственное, что от него зависело, он исполнил: защитником по этому делу Ричард назначил личного законника Гастингса, Уильяма Кэтсби, человека талантливого и знающего своё дело. Будь подобный адвокат у Джорджа, возможно, трагедии удалось бы избежать, а герцог Кларенс интриговал и поныне. Но единственным смягчающим обстоятельством, которое удалось выявить Кэтсби, оказалась влюблённость лорда Гастингса в Джейн Шор.

Сам Уильям держался до такой степени вызывающе, в такой дерзкой и грубой форме отрицал свою вину, что свёл к нулю все усилия адвоката. Он вновь обратился с обвинительной речью в отношении Ричарда. В ней Глостера если только узурпатором не назвал, зато жаждущим власти самодуром — сколь угодно. Дик в какой-то момент не выдержал и вышел из зала. Но не он один оказался потрясённым поведением лорда-камергера. Члены совета, несмотря на все заслуги, близкую дружбу и родственные связи с покойным королём, приговорили Гастингса к казни.

Дик не мог отказаться от утверждения этого решения. В соответствии с клятвой, данной парламенту в начале своего правления, он обязан был согласиться с приговором. Но, желая облегчить участь Гастингса и оградить его от издевательств толпы, Ричард распорядился свершить экзекуцию во внутреннем дворе Тауэра, на лугу, перед церковью Святого Петра, а не публично, на Тауэрском холме, где к месту казни собирались тысячи горожан. Казнь состоялась в день суда, 20 июня.