Василий Кучерявенко - Перекоп ушел на Юг

Этот разговор всерьез взволновал капитана и его помощника. Они только переглянулись друг с другом, но никто из них не решался заговорить первым. А предпринимать что-то надо было.

…Вечер был лунный, на море сверкала серебристая полоса, на цветах синими огоньками лучились дождевые капли, на земле черной сеткой лежали тени, и казалось, весь воздух наполнен сияющими искорками.

Николай Самойленко подошел к Борису Александровичу, лицо его светилось радостной улыбкой:

— Борис Александрович, меня сегодня на собрании приняли в комсомол. Вы понимаете, такое сейчас на сердце творится… Если бы я был на фронте, я выполнил бы любое задание!..

— Поздравляю, Николай, от всей души поздравляю! А Нечаева приняли?

— Тоже приняли.

Они долго стояли на скале, откуда открывался широкий вид на море.

Когда возвратились в хижину, Бударин сказал:

— Это было за несколько лет до войны. Однажды в журнале «Молодая гвардия» я прочел повесть «Как закалялась сталь». Помню, я не мог оторваться — так она меня захватила. Из газет я узнал, что автор повести Николай Островский — слепой, лежит несколько лет, прикованный тяжелым недугом к постели. Слепым он и книгу написал; помогли ему друзья комсомольцы, которые навещали его. Хорошую книгу написал. Хотите, расскажу? — И Борис Александрович стал пересказывать комсомольцам главу за главой… И так несколько вечеров подряд.

И, хотя многие моряки сами читали эту книгу, не только молодежь, но и остальные члены экипажа собирались вокруг очага, внимательно слушали Бударина.

«Умей жить и тогда, когда жизнь становится невыносимой, сделай ее полезной» — эти слова Павки Корчагина крепко запали в сердца моряков.

Возле хижины сидели Николай Самойленко и Николай Плиско, их окружили малайские ребятишки. Они расспрашивали моряков о том, как живут люди в далекой России.

Николай Самойленко рассказывал, и дети слушали, не спуская с него глаз.

— У нас зимой холодно, лед на реках, на море. — Он взял камень и, показывая ребятам на воду, сказал, что зимой вода твердая как камень становится — это и есть лед. Тогда по воде ходить можно. Падает снег. Это тоже вода, только падает сверху и белая она. Целые горы снега зимой наметает, и дети катаются с этих гор на санках.

Дети недоверчиво слушали Самойленко, лукаво поглядывая на Плиско. Плиско сказал, что все это правда и что на севере холодно.

— Как же там могут жить люди? Как пьют воду, если она твердая? — недоумевали ребята. Особенно их поразила «вода-лед», по которому можно ходить и который на огне можно снова сделать водой.

Выйдя из хижины, Бахирев остановился возле ребят, прислушался к чему-то, затем быстро вернулся обратно и снова вышел. Показывая голубую детскую рукавичку, он растолковывал ребятам: чтобы не мерзнуть, в России зимой надевают шубы, шапки, валенки, а на руки — вот такие рукавички. И не только дети, но и взрослые тепло одеваются в холода.

И он надел рукавичку самому маленькому мальчику. Ребята один за другим тоже пробовали ее надевать. Их смешило, что на рукавице был всего один палец, и они спрашивали Илью, почему нет остальных пальцев у рукавички.

К хижине подошел Друт. Через плечо у него свисала связка дынь. Еще издали он радостно закричал:

— Смотрите, что я нашел!.. Дыни, настоящие!

Марка окружили, рассматривали с удивлением находку.

— А где нашел?

— Там, на южном склоне горы; на деревьях растут.

— Ну, это ты уж оставь — «на деревьях»!

— На деревьях, истинная правда! Деревья невысокие, ствол прямой, тоненькие веточки с огромными листьями, похожими и на дубовые и на ясеневые. А дыни висят вокруг ствола, на каждом дереве штук по тридцать — сорок.

— А съедобные ли они?

— А как же? Попробовал: дыни как дыни. Настоящие.

Моряки пробовали дыни, и всем нравилось.

Тут же составилась группа во главе с Марком, чтобы рано утром идти на поиски дынных деревьев.

Утром в джунгли пошел и Тимофей Захарович — ему хотелось насобирать растений для салата. Когда корзина стала полной, Тимофей Захарович свернул к речке. Было жарко, и он решил искупаться. Поставив корзину на берег, вошел в речку. Вода была приятной, и Олейников с удовольствием плескался. Тут он услышал, что кто-то его зовет. Обернулся — малайские женщины. Кок приметил: раньше, едва завидев белых, малайки убегали в заросли, а теперь не дичились, привыкли к советским морякам. «Это хорошо, значит, доверяют», — подумал он. А женщины сидели на берегу, махали руками и что-то кричали. Тимофей Захарович вышел на берег. Женщины окружили его и, показывая на собранную им траву, начали что-то быстро говорить, выбрасывая содержимое корзины. Олейников пробовал было отнять корзину, но они, громко смеясь и брезгливо гримасничая, раскидали всю траву. Потом одна из малаек взяла Олейникова за руку, потянула к берегу и показала, какие корни надо собирать. Поблагодарив за объяснение, Тимофей Захарович принялся за работу. Женщины стали помогать, и вскоре корзина наполнилась молодыми корнями бамбука.

Затем женщины взяли несколько корней и посыпали их песком. Олейников понял, что сначала корни солят, а потом уж едят.

По дороге к хижине кок наткнулся на куст, усеянный мелкими, в сантиметр длиной, красными стручками дикого горького перца и набрал их для приправы. Засолив собранные корни, он подал их через сутки морякам. Все с удовольствием ели корни, напоминающие по вкусу соленую капусту.

…Шло время, и морякам становилось ясно, что они надолго отрезаны от мира и что надо искать какой-то новый выход, чтобы сообщить о себе на Родину.

На общем собрании экипажа было решено послать людей на Борнео. Один бот уже отремонтировали, ремонт остальных двух шлюпок из-за недостатка материалов подвигался медленно. Отправиться должны были самые сильные — ведь идти под парусом на веслах предстояло суток десять.

Погода установилась хорошая, и надо было торопиться. Всю ночь накануне ухода Олейников и Гасюк пекли убикаю и лепешки из саго. Остальные моряки носили в бот кокосовые орехи. Пришел Петер Энгерс и посоветовал выходить пораньше, часов в пять, во время прилива.

— Вот вам карта, шлюпочный компас у вас есть, — сказал он, — а я больше ничем помочь не могу.

Он долго молчал, затем как-то грустно улыбнулся и, подойдя к Бударину, тихо сказал:

— Пять процентов в вашу пользу, что вы живы останетесь. На веслах, под таким маленьким парусом, да в жару дойти до Борнео — это, знаете, почти невозможно…

Проводить моряков пришли все. Печально смотрели на усаживающихся в бот те, кто оставался. Первым в бот вскочил Бударин, за ним — Самойленко, Сухонос, Зубов, Захов, Баранов, Нечаев, Олейников.

— Поближе держитесь к островкам, так, чтобы, если с ботом что случится, можно было его вытащить на сушу и починить, — напутствовал уплывающих Демидов.