Зинаида Чиркова - Кабинет-министр Артемий Волынский

Было уже поздно, почти два часа пополуночи, когда советнику удалось убедить герцога пойти в спальню к молодой жене. Она ждала его там уже с десяти вечера, но Эйхгольц никак не мог увести герцога с площади. Тот не хотел пропустить минуты общения с русским царём и польским королём Августом.

Герцог вошёл в спальню, но недолго задержался там. Скоро он выбежал оттуда и принялся трясти советника, прикорнувшего возле спальни молодых. Эйхгольц увидел герцога и сильно испугался. Он тотчас подумал, что случилось то же самое, что и с разведённой женой герцога. Тогда Карл Леопольд напился пьян, избил и изругал свою светлейшую герцогиню, не выдержавшую его грубого обращения.

Но герцог приложил палец к губам и шёпотом заявил, что хочет лечь в постель советника. Эйхгольц уступил своему господину место и пошёл досыпать в другую комнату.

Всё это узнала Анна из недомолвок и шёпота придворных дам и захотела поговорить с сестрой. Но Катерина вовсе не казалась обиженной, она шутила и весело смеялась со всеми сколько-нибудь пригожими придворными, выделяя особливо высоких и белокурых. Она ничего не сказала сестре о своей первой брачной ночи, и Анна заключила, что Катюшка не будет несчастлива при её неунывающем характере.

Однако утром герцог пошёл к Катерине и вручил ей подарки, а потом велел развезти уведомительные письма к цесарскому величеству и ко всем курфюрстам немецких земель.

Так что всё обошлось тихо и прилично, и Анна уже готовилась отправиться в Митаву, когда разразился грандиозный скандал.

Сразу после брачной ночи Пётр угощал всех своих придворных по случаю свадьбы племянницы. Молодожёны присутствовали на этом обеде, и всё было как нельзя лучше. Но на третий день герцог обедал дома, и здесь он показал, на что способен.

Катерина имела при себе трёх фрейлин русского происхождения и гофмейстерину. Герцог спросил своего советника, допускались ли к столу фрейлины при прежних герцогах. Эйхгольц ответил утвердительно. «Ладно, — махнул рукой герцог, — пусть едят за одним столом с нами». Но когда пошли к столу, Карл Леопольд, подозвав Эйхгольца, приказал ему разместить фрейлин за маршальским столом. И добавил:

— Надлежит этих, — он криво поморщился, — заранее учить, какими им быть...

Напрасно убеждал советник своего повелителя, сколь это фрейлинам будет обидно, он не добился успеха. Тогда он объявил, что сам сядет к маршальскому столу, и повёл под руку одну из фрейлин, объясняя, что здесь им будет лучше и непринуждённее, нежели у стола герцога.

Девушки сразу почувствовали своё унижение, ничего не ели, а после обеда убежали к герцогине Катерине Ивановне и плакали. Вопли, рыдания, шум огласили весь дом.

Одну из фрейлин отозвали от двора герцога, а Пётр страшно разгневался, но вступиться за свою племянницу, когда она уже стала замужней дамой, не мог. Это было уже не в его власти.

Недовольство своё царь изъявил очень своеобразно. Герцог щедро наградил российских министров, всем дарил перстни, даже служанкам при комнатных дамах герцогини. Российская же сторона ничего не подарила мекленбуржцам. Более того, из-за этих подарков разгорелась ссора.

Головкину и Шафирову вручили перстни в 4000 талеров, а Толстому, как младшему тайному советнику, — только в 3500 талеров. Толстой поднял шум, в злобе говорил:

— Что герцог о себе воображает, что поступает со мною так подло!

Он даже не поблагодарил герцога по приезде в Шверин.

Во дворце Шверина уже были сделаны все приготовления к приёму новобрачных. Все комнаты были обиты красным бархатом и шпалерами, а войска выстроены для парада. Пётр с герцогом объехали все войска, и герцог остался чрезвычайно доволен похвалой русского царя.

Здесь Пётр начал лечиться водами и ввёл такие же порядки, как и у себя в Петербурге. Он спал в каморке камердинера под самой крышей, обходился малым числом слуг, старался как можно меньше бывать на виду.

Герцогу же, напротив, хотелось показать русскому царю, что его войска хороши, и он велел приходить к обеденному столу дворцовому караулу, состоящему из людей высоченного роста и с большими обнажёнными шпагами.

И царь посмеялся над мекленбургским герцогом. Однажды, когда комары стали слишком уж тревожить всю придворную компанию, сидящую за столом в саду, из которого открывался прекрасный вид на Шверинское озеро, Пётр сказал герцогу:

— Вот эти мужчины с обнажёнными шпагами ни к чему не годны. Велите им подойти и отгонять комаров своими огромными усами...

Герцог обиделся на царя, но не показал виду. Зато гостившую здесь герцогиню Курляндскую изводил своим холодным видом и насмешками.

Анна не выдержала колкостей и намёков и уехала домой, не дожив в гостях у сестры недели.

С самого полдня у дома посланника России в Шемахе скопился целый рой мулов — катыров, верблюдов, лошадей. Солнце начало склоняться к горизонту, а толпы народа вокруг всё не рассеивались: всякое событие здесь — представление для простых персов, лишённых других развлечений. Небо становится светло-золотистым и пылает так, что глаза слепит, и назойливые лучи с него словно бы лезут в самые зрачки, нахально забираются во все поры даже под плотной одеждой, и кожа отвечает на это бесцеремонное вторжение невыносимым зудом. Над узкими кривыми улицами, с двух сторон закрытыми глиняными стенами, висит прозрачное облако пыли, поднимаемой ногами и копытами. А в уши беспрерывно льётся заунывный звон и гул от тысяч колокольчиков, привязанных где только возможно: по бокам, на сбруях, на шеях у лошадей и катыров.

Горячий спёртый воздух отдаёт пылью и нечистотами, но это не мешает толпе в ярких разноцветных халатах и с бородами, выкрашенными в ярко-медный цвет, виться вокруг слуг, погонщиков, лошадей и верблюдов. Все шумят, орут, поют и разговаривают так, что слышно на другом конце города. Изредка эту галдящую разношёрстную толпу прорезывают всадники, и раздражённый крик «Хабарда!» — «Берегись!» висит над ней.

Вдоль высоких глиняных стен, грязных и унылых, скользят безобразные фигуры женщин Востока — жемчужин гаремов. Закутанные в длинные чёрные покрывала — чадры, с белыми покрывалами или занавесками на лицах, они представляют собою овальные фигуры, пугливо прижимающиеся к стенам и пропускающие всех мужчин. Но жемчужинам тоже хочется посмотреть на отъезд посланника, и улица перед воротами жилища Волынского всё более и более заполняется этими безобразными фигурами, похожими на редьку хвостом вверх.

И в эту слепящую жару, прозрачную пыль выбирается со двора русского посланника странная процессия — двое всадников в военных халатах и небольших тюрбанах восседают на маленьких косматых лошадёнках и ведут на верёвках двух закутанных в такие же чадры, как у женщин Востока, но с открытыми испуганными лицами, русских полонянок. Увидев толпу, женщины поспешно обращают лица к своим конвоирам, и те откидывают на них полотняные белые занавески.