Элизабет Фримантл - Гамбит Королевы

Она позвала Дот в опочивальню, и та помогла ей раздеться. Процедуру раздевания легкой не назовешь. Приходится долго расшнуровывать, расстегивать, разматывать. Крепыш чешет ухо задней лапой. Где-то тихо ржет лошадь. Лениво жужжит муха. Из галереи доносится взрыв хохота; должно быть, там потешает публику шутиха Джейн. Джейн успевала следить за всеми, подражать каждому жесту, чрезвычайно забавляя придворных, но Катерина находила ее выходки докучливыми. Из-за постоянно бегающих глаз трудно сказать, куда Джейн на самом деле смотрит. И ее болтовня, стишки и загадки опасно скользили по поверхности. Повтори ее слова кто-то другой, он мог попасть на плаху.

Катерина не может не думать о словах Стэнхоуп, оброненных той накануне. «Когда вы познакомились с Анной Аскью…» – сказала Стэнхоуп, когда они говорили о Священном Писании. Стэнхоупы – такие же ревностные сторонники Реформации, как и Катерина. И все же королева не доверяет Стэнхоуп. Откуда она узнала о визите Анны Аскью? Ведь все хранилось в тайне. Кто мог ей донести? Сколько еще человек знают об этом, кроме нее? Кто?

– Что вы, я с ней не знакома, – ответила тогда Катерина, глядя прямо в змеиные глаза Стэнхоуп. Еще одна ложь, еще одно пятно на ее и без того черной душе… Ей кажется, что она все больше приучается ко лжи.

Дот втирала в кожу ее головы лавандовое масло; по комнате плыл приятный запах. Затем она принялась расчесывать длинные волосы королевы частым гребнем. Обе молчали; время от времени Дот нарушала ритмичные движения, чтобы распутать волосы или вытащить из гребня попавшую туда вошь. Такой ритуал повторялся еженедельно; и королева, и Дот любили спокойные минуты близости. Иногда Катерина задумывалась: кто вычесывает вшей из волос самой Дот? Есть ли у нее такой человек?

Она часто завидовала простоте Дот; ей даже хотелось поменяться с девушкой местами. По здравом размышлении Катерина понимала, что Дот влачит жалкое существование. Она одинока, не принадлежит ни к своему бывшему миру, ни к нынешнему. Королева многим обязана Дот, славной, рассеянной Дот, которая вечно витает в облаках. Она быстро выполняла многочисленные обязанности, всегда спокойна и весела. Но сегодня в ней угадывалось что-то новое. Она необычно грустна и подавленна.

– Дот, как ты живешь? – спросила Катерина. – Довольна ли ты? Есть ли у тебя друзья во дворце?

– Не здесь, мадам, а в Хэмптон-Корт; там я дружу с Бетти, которая моет посуду на кухне. Она мне приятельница, хотя…

– Об этом я не задумывалась, – перебила ее Катерина. – Когда мы переезжаем из одного дворца в другой, то едем все вместе, хотя часть прислуги остается.

– Верно, мадам. Но когда Мег…

В комнате повисло молчание; оно было подобно камню, и Дот продолжала делить волосы королевы на проборы, вычесывать и распутывать. Отсутствие Мег незримо омрачает их существование. Правда, последнее время у Дот появилось и другое.

Катерина заметила, как переглядывались Дот и Уильям Сэвидж в галерее, когда Дот держала на руках обезьянку. Точнее, они не переглядывались, даже наоборот; то, как они не смотрели друг на друга – совсем не смотрели, даже мельком… Она ощутила, как между ними пробежала искра. Возможно, Дот и Уильям Сэвидж не только передают друг другу книги…

– Дот, – нарушила молчание Катерина, – что ты думаешь об Уильяме Сэвидже? – Лица Дот Катерина не могла видеть и не хотела оборачиваться из страха, что девушка сочтет это допросом, но услышала, как Дот, дрожа, вздохнула, и ее вздох сказал ей больше, чем сказали бы слова.

– Об Уильяме Сэвидже, мадам?

– Да, о нем.

– Он хороший музыкант. Когда он играет, я… – она подыскивала нужное слово, – как будто переношусь в другое место.

– Верно. У него пальцы ангела. – Катерина снова услышала судорожный вздох; гребень замер.

Снаружи снова донесся смех. В дверь тихо постучали. Сестрица Анна просунула голову, чтобы пожелать Катерине спокойной ночи.

Она сообщила, что должна вернуться в Бэйнард: приехал ее муж.

Дот присела, увидев Анну, и продолжила расчесывать Катерине волосы. Гребень снова двигался ритмично.

– Дот, ты когда-нибудь задумывалась о замужестве? – спросила Катерина спустя какое-то время.

– Нет, мадам.

– Если хочешь, я подыщу тебе хорошего мужа. Человека, который владеет каким-нибудь полезным ремеслом. Ты будешь жить в довольстве, у тебя будет свой дом, дети. – Катерина понимала, что так будет правильно для самой девушки, но вдруг остро ощутила, какой потерей для нее станет замужество Дот.

Дот старалась представить себе мужа, который делает с ней то же, что делал Уильям Сэвидж. При мысли о замужестве ей казалось, что мир перевернется с ног на голову, и ее мутило. Она запретила себе думать об Уильяме. Но если не он… то кто? Перед ее мысленным взором проходили кухонные работники, повара с огромными мясистыми руками, от которых пахнет потом, торговец тканями, к которому она ходила вчера заказывать материю для королевы. Он раскладывал ткани на столе и гладил их толстыми пальцами, словно женщину. Дот передернуло. Раз она не может выйти за Уильяма Сэвиджа, она не выйдет ни за кого! И потом, если она выйдет замуж, ей придется оставить королеву, а королеве без нее придется трудно. Дот не может себе представить, чтобы другая девушка вычесывала Катерине волосы, как она, одевала ее, выщипывала волоски, натирала лещиной кровоподтеки и хранила самые важные тайны…

Она нужна королеве. Королева ни на кого не может положиться до конца, даже на родную сестру. Только Дот известны все ее тайны. Только Дот умеет держать язык за зубами.

– С вашего позволения, я бы хотела, чтобы все продолжалось, как сейчас, – ответила Дот.

– Как хочешь, – сказала Катерина, и они снова погрузились в уютное молчание.

Дворец Уайтхолл, Лондон, июнь 1546 г.

Уилл Парр рвал и метал; его разные глаза сверкали. Он расхаживал туда-сюда по дубовому полу, необычно растрепанный; его чулки в грязи, ворот льняной рубахи развязался и сбился на сторону. Кроме того, он прибежал к Катерине без головного убора – за такой промах, не будь он братом королевы и не кипи так от ярости, его бы попросили удалиться.

– Братец, – воскликнула Катерина, – успокойся! – На время они вернулись в детство, и она стала старшей сестрой, ей часто приходилось успокаивать сердитого мальчика, которого выпороли за какую-то шалость. Сейчас они уже не дети, и речь явно идет не о мелком проступке. – Остановись!

Уилл замер, расставив ноги и скрестив руки на груди. Лицо его побагровело, на лбу выступили капли пота. Катерина взяла его за руку.

– Пойдем, – ласково сказала она, – пойдем сядем у окна. – Она подвела его к скамье, и они сели; она положила руку ему на плечи. Уилл съежился. – Рассказывай, Уилл. Рассказывай, в чем дело.