Элизабет Фримантл - Гамбит Королевы

– Это ты принесла корзину для миссис Аскью? – спросила один из них. На нем воротник из какой-то пятнистой кошки, не совсем подходящий для лета. Дот поняла, что перед ней важная персона. Его рыжеватая борода торчит из подбородка, как речной волнолом. Корзину он держал на отлете, как будто в ней крысы, змеи или что-нибудь кусачее.

– Да, милорд, – ответила она. Голос ее слушался и не дрожал, хотя внутри у нее все словно завязывалось узлами. Она старалась не смотреть на корзину – пусть не думают, что в ней что-то важное. – Принесла вещи, чтобы ей было удобнее до… – Договаривать ей не нужно, все знают, что скоро Анну Аскью повезут в Смитфилд, где сожгут заживо. Дот говорила не поднимая головы.

– Встань, – приказал бородач, и она выпрямилась.

Второй придворный стоял чуть поодаль, но внимательно слушал. У него большое ухо с длинной мочкой, как будто ее специально вытягивали. Дот заметила много мелких подробностей: крошечные колокольчики, пришитые к вороту бородача, и ярко-зеленую подкладку его мантии, и остатки еды, застрявшие у него между зубами. Он прищурился, но смотрел недобро. Из носа у него торчали рыжие волоски. Он часто шмыгал носом и то и дело трогал рукоять меча на поясе. Белые туфли его спутника испачкались в траве.

– Ну-ка, посмотри на меня!

Она повиновалась. Бородач ухмыльнулся, и Дот поняла, что он ее узнал.

– Я видел тебя во дворце, – говорит он, и Дот догадалась: он старается вычислить, кому она служит. – Кто тебя послал?

– Друг.

– Не держи меня за дурака, глупая девушка! Назови имя. – В лицо ей брызнула слюна, но она не смела даже палец поднять, чтобы вытереть ее.

– Нелли Дент, – запинаясь, произнесла она. – М-меня зовут… Нелли Дент.

– Разве я спросил, как зовут тебя? – рявкнул он. – Твое имя меня нисколько не интересует! Ты никто. Скажи, кто тебя послал! – С последними словами он больно схватил ее за запястье и выкрутил. Дот не доставила ему удовольствия, не закричала. Она смотрела в землю, а сама соображала, что бы ему сказать. Она думала о Катерине. Что бы на ее месте сделала она? Наверняка придумала бы что-нибудь, обратила вопросы бородача против него. Она бы сказала: «Я королева и не обязана вам отвечать» или привела цитату из Библии, которая привела бы его в замешательство. Но Дот придется отвечать, причем так, чтобы ей поверили. Катерину она не выдаст… ни за что не выдаст.

– Миледи Гертфорд, – сказала она.

Бородач расплывался в довольной улыбке:

– А, значит, ты – служанка Анны Стэнхоуп! Так-то лучше. – Он хлопнул ее по руке и выпустил ее. – Ну, Нелли, а теперь будь умницей и покажи, что у тебя там!

Дот поставила корзину на каменные плиты и, убрав полотенце, извлекала содержимое: кувшин с айвовым желе, две ковриги хлеба, пудинг, мешочек с солью, палочку сахара, пирог, хорошие одеяла, две льняных простыни, кусок мыла и горшочек с кремом из арники для шрамов. Она расставила все не спеша, аккуратно. Бородач следил за ней, скрестив руки на груди.

Его спутник подошел поближе и оглядел содержимое корзины. Позвал одного из пажей и велел:

– Ну-ка, дай мне вот это. – Он показал на пирог.

Дот обдало холодом, как будто она утонула в Темзе и ее вывернуло наизнанку, но она продолжала раскладывать одеяла, не смея даже взглянуть в их сторону.

Паж нагнулся и потянулся к пирогу, но его хозяин закричал:

– Нет, идиот, сахар!

Мальчик протянул ему палочку сахара. Тот с хрустом откусил и стал жевать. Он сгрыз весь сахар, кристаллики прилипли к его губам, и он слизывал их языком.

Потом они удалились, а Дот села на скамью, закрыла глаза и глубоко вздохнула. Ей надо взять себя в руки, прежде чем снова сложить все в корзину. Служанка Анны Аскью молча помогала ей, а потом взяла корзину и ушла. На прощание она молча кивнула Дот. Может быть, она просто разучилась улыбаться.

Мысли в голове у Дот путались. Пусть она не любит Стэнхоуп, ведь та часто злословит о Катерине у нее за спиной и плохо обращается с ее служанкой. Но хоть она двуличная и злая, Дот плохо поступила, оговорив ее. Имя Анны Стэнхоуп первое пришло ей в голову. И она солгала намеренно… злонамеренно, не как раньше, когда она лгала из лучших побуждений, пусть и не во спасение. Предыдущие разы кажутся ей почти невинными. Но эта ложь чернее сажи; она оставит следы повсюду. Больше всего Дот поражает то, как легко она солгала. Но, как говорится, слово не воробей. Интересно, чем грозит ее признание Анне Стэнхоуп? Она легко представила, как действие ее лжи тихо расползается по дворцу; ужас отравлял ее изнутри, как яд.

Дворец Уайтхолл, Лондон, июль 1546 г.

От масляной горелки исходили душистые волны; они немного отбивали вонь гниющей плоти. Хьюик собирал свои инструменты, закупоривал флакон с настойкой и сворачивал муслиновые бинты, а Катерина налила королю эль и поправила подушку под больной ногой. Затем она взяла раскрытую книгу, которая лежала на полу, и начала читать. Хьюик остановился в дверях и слушал. Он узнал Эразма Роттердамского. Английский перевод «Евангелия от Иоанна» в конце концов выполнил Юдолл; он очень старался. Юдолл взялся за перевод после того, как от него отказалась Мария; ей не хотелось переводить Эразма. Юдолл закончил перевод за нее и сильно все изменил. Несколько месяцев он был погружен в работу; всю ночь расхаживал по комнате, подбирая нужные слова. Хьюик в жизни не встречал большего педанта, хотя педантизм – дар Юдолла; именно поэтому его переводы так изящны, гораздо тоньше, чем у остальных. Но он не спал ночами, расхаживая по комнатам, долго подбирал нужное слово и без конца читал Хьюику вслух, спрашивая его мнение. Все это делало Юдолла невыносимым для совместного проживания. Хьюик часто среди ночи уходил от него и по холодным коридорам возвращался в свою комнату.

Слова, которые читала Катерина, так знакомы, что он знает их почти наизусть. Когда он приезжал в Чартерхаус, то часто заставал Катерину за чтением. Она тоже читала Латимеру Эразма, только на латыни. Нравится ли ей без конца читать вслух книги пожилым мужьям? Она очень выдержанна и терпелива, за что Хьюик ее уважает. Сам он постепенно терял выдержку. Без короля Катерина становилась совершенно другим человеком. Живая, остроумная, она излучала веселье, дразнила, волновалась, не была так серьезна, как сейчас, когда она смеется приглушенно и улыбается безрадостно. Она похожа на африканскую ящерицу, чье название он забыл, которая меняет цвет в зависимости от окружения. В одном Хьюик не сомневается: эту книгу выбрала она сама, а не король. Выбор книги выдавал скрытую, дерзкую часть ее натуры. Эразм Роттердамский не запрещен, но и не вполне одобряется Гардинером и его прихвостнями. Они предпочитают, чтобы богословские труды были на латыни, а еще лучше – на греческом или иврите, чтобы в стране и дальше царило невежество.