Мишель Моран - Последняя принцесса Индии

Однажды, когда я стреляла по мишени, поставленной Шиваджи под нашим деревом, до моего слуха долетели слова бабки, обращенные к Авани:

– Она умеет стрелять из лука, но кто научит ее быть приветливой и очаровательной?

Я понимала, что не следует обращать внимания, что бы там бабка ни говорила. Ей хочется, чтобы меня постигла неудача. Она стремится посеять во мне сомнения в собственных силах. Однако на следующее утро, когда рассвет окрасил оранжевым румянцем наш двор, я спросила у Шиваджи, не права ли бабка насчет того, что мне нужно быть приветливой и очаровательной.

– Да. Женщин в окружение рани выбирают не только по причине отличного владения оружием, – сказал он, усаживаясь под нашей священной фигой рядом с моим отцом. – В дургаваси выбирают также тех, кто сможет поддержать с рани беседу и развлечь ее. Это значит, что они должны быть красивыми и умными.

Я училась владеть оружием на протяжении восьми лет, в стрельбе из лука я превзошла Шиваджи, но никогда за все эти годы речь не заходила о красоте и уме.

– А как я смогу со всем этим справиться?

– Тебе ни с чем не придется справляться, Сита. Ты и так обладаешь всеми нужными дургаваси качествами.

Я посмотрела на отца. Он, судя по всему, разделял мнение соседа. Папа улыбнулся.

– Я думаю, что сегодня мне надо поработать над тем, чтобы быть очаровательной, – предложила я.

Шиваджи рассмеялся.

– Очаровательной женщина становится после того, как она осознает, насколько красива. Просто тебе нечасто говорили, что ты красива, Сита.

Я застенчиво прикоснулась к своим волосам.

– Не только здесь, – указывая на мое лицо, сказал Шиваджи, – но и здесь. – Он коснулся рукой своей груди в области сердца. – Ты очаровательна, потому что образованна и честна. Во дворце столь замечательные качества будут оценены по достоинству. Сегодня разумнее будет продумать то, что ты скажешь, когда приедет диван.

В течение трех дней папа и Шиваджи занимались моей подготовкой к беседе с диваном. Мы обсуждали ответы на вопросы, которые может задать диван, даже на такие неожиданные, как, например: «Какое твое любимое блюдо?»

В последний перед испытаниями день Шиваджи сказал:

– Сотни девочек по всему княжеству годами готовятся к появлению в их деревне дивана. Почти любое место во дворце можно купить, предложив взятку…

При мысли об этом сердце мое сжалось.

– Но еще ни одна не смогла за взятку попасть в дурга-дал. Окончательный выбор зависит от дивана. Когда он приходит к выводу, что нашел подходящую девушку, поиски прекращаются.

Я молчала. Если они найдут подходящую девушку сегодня, прежде чем я смогла бы себя проявить, то…

– Когда диван будет с тобой беседовать, – продолжил Шиваджи, – тебя постараются запутать. Возможно, ты услышишь о непредвиденных опасностях, угрожающих как рани, так и другим. Во всех случаях правильный ответ: рани. Если тебя спросят, кто высшая власть во дворце, отвечай: рани Лакшми. Если прозвучит вопрос, кому ты должна быть предана, отвечай: рани Лакшми. Дурга-дал – ее личная охрана, не махараджи. Дургаваси должны защищать и развлекать рани, и никого больше.

Взяв перо, отец написал в своей книге: «Список твоих умений послан дивану еще три месяца назад. Он может проверить, насколько ты хорошо владеешь ими».

«Каких именно умений?» – написала я в ответ.

«Только тех, которые у тебя получаются без ошибок: стрельба из лука, владение саблей, стрельба из пистоля, езда верхом, латхи и малкхамб ».

Если вы не знаете, то латхи – это длинная, окованная железом бамбуковая палка, а малкхамб – что-то вроде гимнастики.

«И все твои умения разума, – продолжал отец, – то, что ты замечательно играешь в шахматы, говоришь на хинди, маратхи и, самое главное, по-английски».

Я не стала спрашивать, почему английский настолько важен. Знание английского, пожалуй, единственное, что выделяет меня на фоне сотен других девушек, надеющихся на удачу. В 1803 году раджа Джханси подписал договор о дружбе с Британской Ост-Индской компанией. Тринадцать лет спустя был подписан еще один договор. По нему британцы обещали не вмешиваться в порядок престолонаследования в княжестве. Спустя несколько лет договор о взаимных гарантиях переписали. Теперь правитель Джханси должен был выспрашивать одобрение у британцев, не имея возможности передать трон по своему усмотрению [37]. Начиналось все с носа, но теперь верблюд уже полностью влез в шатер. Раджа Гангадар Рао стал править в Джханси лишь потому, что британцы предпочли его другим претендентам. Теперь английский звучал при дворе почти так же часто, как хинди.

– Диван разговаривает по-английски, – предупредил меня Шиваджи. – Если ты не уверена в том, что какое-то слово уместно, лучше его не произносить.

Взяв папину красную книжку, он написал: «Если она завтра пройдет, ей понадобится новая одежда, по меньшей мере две ангаркхи, одна – в дорогу, другая – для двора. И еще тапки».

– Разве я не могу одеваться в то, что у меня уже есть? – спросила я.

Шиваджи был непреклонен:

– Только не в Джханси.

«Если удача будет сопутствовать ей, я за день все достану», – написал отец.

Что касается меня, то я не могла загадывать наперед. Все мои мысли были обращены к дивану, который сейчас ехал на восток княжества лишь для того, чтобы повидаться со мной.

На другое утро Ануджа всюду следовала за мной. Она была рядом, когда я обмывалась. Она стояла на коленях в комнате для пуджи, моля, чтобы мне хватило сил произвести благоприятное впечатление. Сестра сидела возле меня, пока Авани подводила мне глаза сурьмой, красила губы и заплетала мне косу. Однако же, когда я протянула к ней руку, сестренка вдруг отстранилась. Впрочем, я понимала, чем вызвана ее грусть.

– Помнишь, как мы читали вместе «Бхагавадгиту»? – спросила я.

Ануджа не ответила.

– Помнишь, как Кришна убедил Арджуну пойти войной на своих собственных братьев, хотя сердце его к этому не лежало? Почему Арджуна сражался?

Сестра молчала, наблюдая, как Авани надевает на мои запястья зеленые кольца-браслеты. Отвечать она не собиралась, поэтому я продолжила:

– Потому что так будет правильно. Смерть его братьев спасла тысячи невинных жизней в будущем. Иногда, Ану, мы должны совершать поступки, которые нас печалят, но при этом их все равно надо совершать ради будущего.

Сестра не сводила глаз с Авани, которая тем временем достала из обычно запиравшегося сундука мамины золотые серьги и тонкое ожерелье.

Когда служанка уже собралась надеть их на меня, Ануджа вдруг произнесла:

– Можно мне?

Авани отошла в сторону. Ощутив прикосновение маленьких ручонок к шее, я с трудом сдержала слезы. Я напомнила себе, что делаю это также ради сестренки. На протяжении нескольких недель я наблюдала за тем, как Ануджа выхаживает крохотную бюльбюль, видела ее слезы счастья, когда птичка наконец улетела. Иногда птицы получают увечья и умирают, но потом возрождаются в здоровых телах. Это самсара. Однако Ануджа была слишком нежной и ранимой, чтобы рационально ко всему относиться. Потери, боль, расставания… Я должна защитить сестру.