Мишель Моран - Последняя принцесса Индии

Вскоре, когда одному из правителей потребовалась военная помощь, он просил ее не у других махараджей, а у Британской Ост-Индской компании. Чем чаще компания оказывала услуги махараджам, тем сильнее она становилась. Затем в 1824 году несколько махараджей на севере Индии решили, что с них хватит. Они видели, как бирманцы год за годом планомерно завоевывают соседние княжества, действуя так же, как тот хитрый верблюд из истории. Уже давно стало понятно, что они не остановятся, пока их правители не усядутся на тронах этих махараджей. Я не знаю, почему они не поняли, что та же самая притча о носе верблюда относится и к британцам. Вы можете решить, что безопаснее всего было бы объединиться или обратиться за помощью к соседу, но никто из этих могущественных государей не хотел стать должником соседа-махараджи. Вместо этого они предпочли стать должниками чужаков. Они обратились за помощью к Ост-Индской компании, а британцы и сами собирались идти войной на Бирму, исходя из собственных, главным образом экономических целей.

Отец воевал на той войне. Из-за принадлежности к варне кшатриев он получил офицерский патент [14], и компания платила ему сто рупий в месяц. Мне исполнилось всего лишь несколько месяцев, когда папа уехал воевать в Бирму. Имелись все основания верить в то, что Нихала Бхосале ожидает блестящее будущее. Он присылал моей шестнадцатилетней матери письма с войны. Отец писал, что общение с иностранцами имеет свои преимущества, хотя понять обычаи британцев непросто. Он научился разговаривать по-английски, а один офицер познакомил его с творчеством непревзойденного писателя Уильяма Шекспира.

«Полковник говорил, что, если я хочу понять британцев, я должен сначала понять Шекспира».

Папа серьезно отнесся к его совету. Он прочитал все, что написал Шекспир, начиная с «Отелло» и заканчивая «Венецианским купцом». Когда через два года отец потерял на войне слух и лежал на койке в госпитале, Шекспир составлял ему компанию.

Много лет спустя я спросила у папы, какая из пьес лучше всего утешала его, пока он свыкался с миром, лишенным звуков, с миром, где ему не суждено услышать голоса дочери и пения жены, исполняющей рагу [15]в честь Шивы. К тому времени я и сама стала солдатом в дурга-дале, элитном отряде самых преданных телохранительниц рани, и прочитала все произведения Шекспира.

Отец немного подумал и после паузы сказал мне то, о чем я и сама догадывалась: «Среди всего написанного “ Генрих V ” [16]наилучшим образом выражает причины того, почему мы боремся».

Но я совсем не думала о войне в тот вечер, когда отец объяснял мне смысл пурды. Я тогда была совсем маленькой, чтобы понимать что-то в политике. Я всего лишь знала о том, что мне нельзя играть снаружи, как мальчикам, нельзя пить кокосовое молоко из мохнатых орехов и устраивать потешные бои, размахивая отломанными побегами бамбука. Я подняла глаза и посмотрела на папу. Его лысая голова отсвечивала на солнце, словно натертое до блеска блюдо.

«Я всегда буду под властью пурды, даже когда вырасту?» – написала я вопрос.

«Да, так же, как и твоя мама».

Иногда ворона строит себе гнездо на дереве, а затем прилетает воробей и все разрушает. Планы отца на дальнейшее течение моей жизни пошли прахом вследствие вмешательства одной маленькой птички.

Тогда стоял муссон, летний сезон дождей. Скоро у меня должен был появиться брат или сестра. Теплые струи хлестали по деревне, заливая поля и улицы. Даже дети крестьян, привыкшие к дождю, ходили, покрыв головы листьями таро . Я видела, как мальчишки используют их вместо зонтиков, и думала о том, как, должно быть, забавно укрываться под таким живым навесом. Весь Барва-Сагар подвергся нашествию ливней, и я представляла себе, что каждая капля – это крошечный солдат, марширующий с неба на наши поля.

– Что ты делаешь? – спросила бабушка, когда увидела, что я стою у окна, наблюдая за дождем.

Мне сейчас полагалась быть на кухне и следить за огнем.

– Вода еще не нагрелась, дади-джи. Я лишь…

Она отвесила мне пощечину.

– Разве ты не знаешь, что происходит в доме?

– Мама рожает.

Я закусила дрожащую губу, чтобы не выдать своего волнения. Джи – это признак уважения. Мы добавляем его к имени всякого, кто старше нас.

– Сейчас я кое-что расскажу тебе о родах, бети , чего ты не можешь узнать из книжек, которые читает с тобой мой сын.

Бабушка не понимала, зачем отцу терять время на то, чтобы обучать дочь. Британцы принесли с собой также и перемены к лучшему. Например, они запретили убивать новорожденных девочек. В то время, когда я родилась, убийство новорожденных девочек еще было довольно распространенным явлением. Теперь вы имеете представление, как относились к таким, как я. Даже сейчас рождение сына отмечают танцами под музыку, а бедным раздают сласти. После рождения дочери в доме царит тяжелая, словно одеяло, тишина. Никто не радуется. Нет повода радоваться. Все стараются помалкивать. Какой смысл радоваться рождению той, которую надо кормить, одевать и учить лишь для того, чтобы с ее замужеством весь труд и деньги уплыли из дома?

Нельзя сказать, что дочерей никто не любит, но после рождения дочери отец вынужден сразу же начинать копить деньги, ибо лет через девять-десять ей понадобится приданое. Матери же приходится свыкаться с мыслью, что после того, как будущий муж увезет их дочь в свою деревню, она рискует больше никогда не увидеть ее.

Я подозреваю, что после моего рождения бабушка предложила воспользоваться опием. Так чаще всего избавлялись от ненужной обузы. А когда соседи спрашивали, что сталось с новорожденной, чьи крики они слышали прошлой ночью, им отвечали, что ее забрали волки. Когда я была маленькой, многих новорожденных девочек в Барва-Сагаре «забрали волки». Пожалуй, не одно животное должно было бы умереть за это время от хронического переедания.

Когда бабушка сказала мне: «Сейчас я кое-что расскажу тебе о родах, бети », – то это было сделано не из желания расширить мой кругозор. Бабка хотела лишь напомнить, сколько неприятностей я, бесполезная девчонка, в свое время принесла матери. Свет, льющийся из окна, подчеркивал высокие скулы, длинный нос и тонкую шею бабки. Мне она напоминала птицу, которую я видела на озере позади крепости Барва-Сагар. Папа сказал мне, что это лебедь. Лебеди умеют плавать, не замочив своих перьев. Именно так бабушка поступала всю свою жизнь: плыла по дому, ко всему равнодушная. Ее не трогали ни мои слезы, ни крики моей мамы, доносившиеся из дальней комнаты дома.

– Родить ребенка – тяжкий труд. Опаснее путешествия ни одна из женщин в своей жизни не предпринимает, – начала бабка. – Твоя мать там с повитухой, но лучше бы за нее сейчас молился жрец. Я сама рожала два дня. Ты знаешь, что это значит?