Александр Артищев - Гибель Византии

Поразмыслив, Лонг пришел к выводу, что совет адъютанта недурен. Безусловно, кондотьера коробила мысль обращаться по какому-либо поводу к мегадуке. Среди горожан уже притчей во языцех стали их отнюдь не дружественные отношения. Но в конце концов, он же старается не для самого себя и не свой родной город защищает, вот уже восьмую неделю ежедневно рискуя жизнью!

— Значит так! Возьмешь с собой три подводы и десяток солдат. Через два часа пушки должны быть здесь.

Адъютант вытянулся в струнку, затем повернулся и скликая людей, поспешил вниз.

— Доменик! — зычный голос остановил его на полпути.

Наемник удивленно поднял глаза на командира.

— Не лезь на рожон. Возьми пушки миром, — медленно и внятно проговорил кондотьер.

— Ты понял меня?

Адъютант чуть помрачнел, но согласно кивнул головой.

Лонг вернулся на свой наблюдательный пункт и вновь оперся о башенные зубцы.

Конечно же, он мог взять посредником между собой и мегадукой какого-либо уважаемого командира. Лонг просто не подумал об этом. Он привык идти к цели напролом и нечасто давал себе труд задуматься о последствиях своих поступков. Отказ же потребовать от мегадуки орудия мог быть расценен окружающими как проявление мягкотелости, уступка кондотьера желчному димарху.

Лука Нотар неприветливо встретил посланца. Хмуро выслушав, мегадука провел рукой по узкой бородке и повернулся к генуэзцу спиной. Доменик, опешив на мгновение, уставился в красный с золотым шитьем плащ димарха, затем решительно шагнул вперед.

— Я жду, синьор, — в его голосе звучал открытый вызов. — Какие пушки прикажете грузить на телеги?

Нотар глянул на побоченивщуюся фигуру генуэзца и отрицательно покачал головой.

— Синьор отказывается помогать своим союзникам?

— Пушки нужны здесь не менее, чем на сухопутных стенах, — равнодушно ответил Нотар.

Он кивком головы указал на вражеский флот, стоящий у противоположного берега с приспущенными парусами.

— Так и передай своему хозяину.

— Моему командиру плевать, где еще нужны орудия, — рассвирепел наемник. — И я их ему добуду, сколько бы тайных обожателей мусульман не стояло у меня на дороге!

Он схватился за рукоять меча. Почти сразу же перед ним оказался рослый византийский воин с секирой в руке. Сильный удар топорищем в голову швырнул Доменика вниз, на каменные плиты.

— Лигурийский пес, — презрительно кривя губы проговорил ромей. — Ты верно забыл, с кем говоришь! Придется поучить тебя этикету.

Он схватил Доменика за шиворот, приподнял как ребенка и с силой наподдал ему ногой под зад. Адьютант Лонга пролетел пару шагов и звучно шлепнулся на камни. Бросившиеся на выручку своему товарищу генуэзцы вмиг были скручены и обезоружены воинами Нотара.

— Довольно. Отпустите их, — впервые за все это время мегадука повернулся лицом к участникам разыгравшейся драмы.

— Они уже и так достаточно поплатились за свое недостойное поведение. Винить их нечего — каков поп, таков и приход. Возвращайтесь в свой отряд, латиняне, и передайте своему командиру, что пушек он не получит.

Основательно помятым генуэзским наемникам помогли довольно быстро спуститься с лестницы и под общий хохот поволокли под руки к лошадям. Доменик вырвался, оставив в чьих-то цепких пальцах клок камзола и повернул забрызганное грязью лицо к стоящему на площадке стены Нотару.

— Ты заплатишь синьору Джустиниани за этот ответ, адмирал! И лично мне — за нанесенное оскорбление.

Мегадука пожал плечами и отвернулся. Доменик некоторое время еще стоял возле пустых повозок, но нацеленные стрелы стражников заставили его подчиниться.

— По коням! — махнул он рукой своим солдатам.

И громко, с угрозой, добавил:

— Мы еще вернемся. И очень скоро!

Константин приложил печать к последнему документу, протянул свиток секретарю и жестом отпустив его, устало опустился в глубокое кресло. Коротко вздохнул, вытянул ноги и смежил тяжелые веки.

Он был измотан до предела. Порой ему невыносимо трудно было сдвинуть свое разбитое, уже не молодое тело и идти туда, куда призывал его долг государя. Внешний облик Константина мог многое поведать о ежедневном, стоически выносимом нечеловеческом напряжении: он сильно исхудал, под глубоко запавшими, воспаленными от солнца и пыли глазами набрякли синевой тяжелые мешки, черты лица вытянулись и заострились, кожа приобрела нездоровый землисто-серый оттенок. Последние дни он не вылезал из седла, урывками принимал пищу и не досыпал по меньшей мере уже третьи сутки. Лошади под ним менялись по три раза на день, но был ли человек, способный заменить собой государя?

Незаметно для себя Константин задремал в кресле. Нужно быть семижильным, чтобы и далее выносить подобные нагрузки. Сон был тяжелым, более похожим на забытье, не приносил ни отдыха, ни расслабления. Почти сразу же неподалеку возник настойчивый стук и стал преследовать его, как в кошмаре. Константин приоткрыл глаза и повернул голову в сторону двери. Нет, стук ему не померещился. Император тряхнул головой и приподнялся в кресле.

— Пусть войдут! — голос уже приобрел необходимую твердость.

В кабинет скорее ворвался, чем вошел Кантакузин.

— Пусть простит меня василевс, — еще в дверях начал говорить он, — но я вынужден потревожить его покой. Происходящее на стенах Золотого Рога требует его срочного вмешательства!

Константин встал и молча направился к выходу.

Они подоспели как раз вовремя, чтобы предотвратить схватку между генуэзцами и моряками Нотара. Наёмники всерьёз готовились штурмовать изнутри Морские стены, в то время как развернутые вокруг оси пушки и пищали на башнях целили прямо в них свои черные зевы.

Оба предводителя, один в седле, другой — на площадке крепостной стены, утратив остатки выдержки и самообладания, напрягали горло в крике, осыпая друг друга площадной бранью. Каждый из них обвинял противника во всех смертных грехах, в предательстве и в трусости, в сговоре с врагом, и в промежутках между руганью раздавал указания своим бойцам, с оружием наизготовку занимающим позиции к бою.

Увещевания протостратора успеха не имели; небольшой отряд гвардейцев — то малое, что он успел снять со стен на своем участке — тонкой цепочкой стояли перед впятеро превосходящими их по численности генуэзскими наемниками. Появление императора охладило конфликтующих; все одновременно смолкли и повернулись в сторону василевса.

Константин уже был в общих чертах осведомлен о происшедшем. Он направил коня в центр пустого пространства между враждующими и сделал знак Нотару спуститься вниз.

— Я поражен до глубины души, — медленно и раздельно заговорил он.

— Я не могу поверить, что два достойных мужа прилюдно поносят и оскорбляют друг друга. Хороший же пример они подают своим солдатам! Но еще более я удивлен тем, как удачно выбрали они время для подобных попреков.