Александр Артищев - Гибель Византии

Тот бросил вытирать руки, скомкал полотенце и отшвырнул его на край стола.

— Джузеппина! — громко крикнул он в сторону кухни.

На зов из-за двери показалась худая как жердь женщина с морщинистым, преждевременно состарившимся лицом.

— Посиди здесь, — бросил ей трактирщик. — Мне нужно поговорить с уважаемым гостем.

Женщина открыла было рот для ругани, но муж сделал страшные глаза и замахнулся кулаком. Шипя как сало на сковороде, она подчинилась и подхватив брошенный ей на руки передник, пошла между столов, смахивая на пол крошки и пролитое пиво.

— Пойдемте, синьор, пойдемте, — трактирщик угодливо распахнул перед гостем дверь в боковую комнату.

Посетитель, в котором угадывался человек высокого происхождения, молча проследовал вовнутрь, снял с себя шляпу и плащ и швырнул их на стол. Затем опустился на табурет и вперил пристальный взгляд в хозяина. Трактирщик так и остался стоять на ногах.

— Что ты приберег для меня, Джованни? — спросил гость. — Какие новости?

Голос у него был глухой, с неприятно режущими нотками.

— Не знаю, что и сказать, синьор Бертруччо, — развел плечами толстяк. — Посетителей мало, доход небольшой, а налоги…..

Он сокрушенно покачал головой.

— Впору закрывать заведение.

— Плевать я хотел на твои дела, — ровно произнес генуэзец. — Я спрашиваю тебя, осла, об известиях из Константинополя.

— Что сказать, синьор, — вновь пожал плечами хозяин. — Сам-то я там не был давно. А рассказывают многое, да только кто ж поймет, где правда, а где ложь.

— Говори что знаешь.

— Ну, рассказывают, что кондотьер Джустиниани, а вместе с ним и другие важные синьоры убеждали императора сдать город туркам.

— Какой же был ответ?

— Да вроде, император сказал так, что советчики дурные ему не нужны, а если кому не по душе, то ромеи силой никого не держат.

— Значит, отказал?

— Выходит так.

— Это все правда или солдатская пьянная болтовня?

— Вот уж не знаю. Мои уши всегда открыты — что говорят, то я и слышу.

— За это тебе и платят.

— Да, синьор. Слышал еще, что у турок мор вот-вот начнется.

— Я тебя не о турках спрашиваю.

— Говорят, флот венецианцев, что на помощь городу выплыл, особенно и не торопится с прибытием.

— Это верно, — усмехнулся Бертруччо. — Адмирал Лоредано получил строжайший наказ «поспешать медленно» и не приближаться к Константинополю ранее конца июня.

Он пристально взглянул в маленькие глазки хозяина.

— Запомнил? Не забывай у себя за стойкой почаще выбалтывать это. Жена и прислуга тоже не должны держать языки на привязи.

Он усмехнулся и как бы про себя добавил:

— Венецианцы жаждут явиться в ореоле славы спасителей, но лишь когда греки и турки измотают друг друга в войне. После чего уже не составит труда растолкать ослабевших локтями и поудобнее устроится у чужого котла.

Некоторое время они молчали.

— Много ли жителей Галаты переправляются повоевать на другой берег? — вновь задал вопрос Лодовико.

Трактирщик ненадолго задумался.

— Когда как. В субботние и воскресные дни не много, чуть более двух сотен. По будням больше раза в два.

— Подеста не чинит им препон?

— Напрямую, конечно же, не позволяет. Но закрывает глаза, когда лодки отчаливают от пристани.

— Что говорят солдаты? Много ли провианта и пороха в городе?

— О каком городе спрашивает синьор? О Константинополе?

— Да, да, — нетерпеливо произнес Лодовико. — Не притворяйся глупее, чем ты есть на самом деле.

— Про то они не сказывали. Но вот….

— Говори!

— Недавно здесь сидела группа солдат, только что прибывших с другого берега. Ну, пили они как всегда, шумели. Так вот, один из них рассказывал, что после вылазки из города в тыл туркам одна из калиток в крепостной стене осталась незапертой.

Генуэзец подобрался, в глазах у него заплясал настороженный огонёк.

— Дальше! — потребовал он.

— Отразили они нехристей, пошли отдыхать. А под вечер глянь — засов-то не задвинут! Значит, любой с обратной стороны мог пролезть в город. И обнаружили это случайно, а то всю ночь до утра дверца оставалась бы открытой.

Лодовико от души расхохотался.

— Нелепый все-таки этот народ, греки, — отсмеявшись, проговорил он. — Ведь через ту дверцу турки могли проникнуть в город, перерезать стражу на воротах и распахнуть их как можно шире. Защищали город, реки крови проливали, а тут из-за чьей-то дурацкой оплошности, возьми и лишись всех плодов своих побед!

— Вот и я говорю, — ободренный смехом генуэзца, зачастил трактирщик. — Если бы кто обнаружил калитку….

— Где она находится? — перебил Лодовико.

— Что где? — растерялся Джованни. — Калитка? Я не знаю.

Бертруччо раздраженно повел головой.

— Где обычно дежурит солдат, рассказавший эту забавную историю?

— Сейчас, сейчас, — забормотал толстяк, надувая в раздумии щеки.

— Вспомнил! — хлопнул он себя по лбу. — Он же говорил! Третья башня от Калигарийских ворот.

Генуэзец взглянул на него, извлёк из-за пазухи скатанный в трубочку лист пергамента и молча развернул его на столе.

— Третья башня от Калигарийских ворот, — раздельно проговорил он, водя пальцем по карте. — Действительно, там есть незамурованная калитка.

Трактирщик с уважением следил за движениями холеной руки. Для него чертеж был столь же загадочен и непостижим, как каббалистические письмена.

— Значит, эта дверца оставалась незапертой на протяжении нескольких часов?

Лодовико перевел взгляд на хозяина. Тот нервно потирал большие красные руки.

— Что ж, Джованни, сообщение достаточно интересное. Хотя я еще не знаю, имеет ли оно какую-либо ценность.

Глаза трактирщика беспокойно забегали. Бертруччо заметил это и выпрямился во весь рост.

— Уж не думаешь ли ты, что я собираюсь удружить мусульманам?

— Нет, синьор, о чем вы? Боже упасти!

— Тебе хорошо известно, — медленно, с расстановкой произнес генуэзец, — что лишь Всевышний может уберечь того, кто оскорбит меня.

— Где Джироламо? — резко задал он вопрос.

— Зарезали на том берегу, синьор, — хмуро ответил трактирщик. — Говорят, ввязался в пьяную драку.

— В пьяную драку? — недоверчиво хмыкнул Лодовико. — Это он-то, который лишний грош на вино пожалеет?

— А Луиджи? — спросил он чуть погодя.

— Его вторую неделю никто не видел. Пропал, как-будто сгинул неведомо куда.

— Вот как? — генуэзец закусил губу.

— Николло по-прежнему рыбачит?

— Где уж там, — неприятно усмехнулся толстяк. — Теперь он сам, должно быть, кормит собою рыб на дне.

— О чем ты говоришь?

— Третьего дня у берега нашли его перевернутую лодку.

Лодовико забарабанил пальцами по столу.

— Все будто бы сговорились.

— А ты? — обратился он к трактирщику. — Ты еще на тот свет не собрался?