Александр Артищев - Гибель Византии

Алексий, в свою очередь, из-за края чаши окинул шатер быстрым взглядом. На расстоянии пяти шагов от него стояло полукругом шестеро рослых широкоплечих стражей. С каждого края ложа султана расположилось по двое воинов. Еще двое — за его спиной. Итого — двенадцать. По левую сторону от Мехмеда стоит начальник охраны, тот самый, который приказывал обыскать его; по другую сторону — двое сановников, один из которых, судя по его дряблому безволосому лицу — евнух. До самого Мехмеда не менее пятнадцати шагов. С помощью ухищрений удалось немного сократить это расстояние, но все равно, шансы на успех ещё были очень малы.

Ступни Алексия вновь задвигались по ковру, как бы в поисках надёжной опоры.

— Ты не ответил на вопрос султана! — рявкнул Саруджа-паша.

— О, прости, господин! Как только мои друзья перебьют стражу, они дадут знак. Слуги султана пойдут и возьмут спящий город.

— Какой знак? — возбуждённо спросил Мехмед.

Алексий сделал шаг вперед и поклонился.

— Великий султан оставит им и их семьям свободу? Прикажет не трогать их дома?

— Да, да, — Мехмед дрожал от нетерпения. — Их пальцем никто не посмеет тронуть.

— Они помажут свои двери белой краской, чтобы воины султана не могли ошибиться.

— Довольно торговаться, гяур! — в бешенстве заорал Саруджа-паша. — Или ты сам называешь условный знак, или это выпытает из тебя палач!

— Зачем палач? Палача не надо! — византиец в притворном ужасе замотал головой. — Я всё скажу! Они должны зажечь на башне большой огонь.

Султан шевельнулся. Алексий уловил слабое, еле слышное позвякивание. Бес его побери! У него под халатом кольчуга. Значит, надо подобраться ближе, чтобы бить наверняка, в голову.

Мехмед в свою очередь не сводил глаз с перебежчика. Смутное воспоминание не оставляло его: без сомнения, он уже где-то видел этого человека.

— Но прежде воины султана должны подойти к самой стене, чтобы сразу войти в город. Моих друзей мало, они долго не удержат открытые ворота.

— А теперь ответь, — Мехмед приподнялся на ложе. — Где я мог видеть твое лицо.

— Мое лицо? — Алексий удивленно закрутил головой. — Я не знаю, о великий.

— Так, так, — Мехмед усиленно тер лоб. — Ты когда-то уже стоял передо мной….

«Проклятье! Сейчас этот змееныш вспомнит моё прошлогоднее посольство….»

И, хотя расстояние все еще оставалось немалым, а стража была начеку, Алексий решил попытать счастья.

— Господин, он приближается! — завопил смотритель гарема.

Алексий резко вытянул руки вперед и стукнул запястьями друг о друга. Послышался щелчок. Прорвав рукава, из умело замаскированных, прикреплённых к предплечьям пластин вылетели, выброшенные пружинами, два стальных клинка, каждый в пол-локтя длиной.

— Ай-яй! Беги, господин! — в ужасе заголосил Шахаббедин, мячиком откатываясь в угол шатра.

Византиец большими скачками мчался к султану; занесенные вверх клинки казались продолжением его рук. Оторопевшая поначалу стража лишь в последнее мгновение успела преградить ему путь. Послышались звуки сшибающихся тел, хриплые крики, брань. Один из стражников свалился на пол с разрубленным черепом, другой в толчее напоролся на копьё товарища. Еще один рухнул на колени и истошно вопя, пополз по ковру, прижимая к себе обрубок руки, из которого струей хлестала кровь.

Улуг-бей, скособочившись, рвал рукоять сабли, непостижимым образом застрявшей в ножнах. Выскочивший за дверь Саруджа-паша заполошно махал руками и громко сзывал на помощь янычар.

За это время Мехмед так и не сдвинулся с места. Он оцепенел от ужаса, не в силах был шевельнуть ни рукой, ни ногой. Широко раскрытыми, остекленевшими глазами он смотрел на образовавшийся у самых его ног клубок из переплетенных человеческих тел, живую многоголовую и многорукую массу, рычащую, воющую, хрипящую, брызгающую вокруг каплями крови.

Вовнутрь шатра, в суматохе и толчее, врывались янычары из наружной охраны. Не в силах разобрать, где свой, а где враг, зная лишь, что их повелителю угрожает опасность, они набрасывались на крутящийся вблизи самого ложа султана людской водоворот и рубили всех подряд своими кривыми ятаганами.

Мехмед с трудом открыл рот. Он хотел закричать, чтобы его немедленно окружили кольцом и отвели в безопасное место. Но из горла, сдавленного спазмом, вылетали лишь глухие, невнятные звуки.

Клубок сцепившихся воинов внезапно распался и прямо перед султаном выросла фигура подосланного византийцами убийцы. В его облике не многое оставалось от человеческого — по исколотому, иссеченному саблями телу струями бежала кровь; вместо лица блестела как бы лишенная кожи сплошная красная маска. Посреди которой страшным голубым огнем, огнем боевого безумия, полыхали два широко раскрытых глаза. Не издав ни единого звука, византиец стремительно и плавно, как жрец во время жертвоприношения, воздел над ним руки с торчащими из рукавов окровавленными клинками. Мехмед вскрикнул и без чувств повалился на подушки.

Это спасло ему жизнь: один из клинков пронзил воздух в том самом месте, где за мгновение до того находилась его голова, другой, хотя и распорол халат и кольчугу на груди, но, ослабленный броней, оставил на теле лишь небольшую ссадину. В тот же миг одна из рук Алексия отвалилась, отсеченная саблей Улуг-бея, на другой повис подскочивший сбоку янычар.

Вскоре всё было кончено. Рассвирепевшая до предела охрана еще долго рубила в крошево тело византийца и только потом, спохватившись, окружила султана двойным кольцом.

День подходил к концу.

Затухающий огненный шар, багрово-красный, как холмик раскалённых углей, медленно опускался в море и, как бы не решаясь коснуться холодной поверхности воды, сжимался, вытягивая окружность в овал.

Перистые облака окрасились в пурпурно-розовые тона и незаметно меняя свои причудливые формы, неторопливо и величаво плыли вдаль по кристалльно-чистому, прозрачному и голубому небосводу.

Морские волны искрились россыпью драгоценных камней, перекатывали в себе пойманные солнечные лучи и мерцали глубинным, завораживающим взор сиянием.

С высоких башен прибрежных стен были видны лишь море и небо; дымка вечернего тумана скрадывала очертания дальних берегов. Очарование тишины, мирно угасающего дня не тревожилось даже кликами чаек, стремительными стаями парящих над поверхностью воды.

Но дозорные на башнях не замечали великолепия развернувшейся перед ними картины, им было не до услады мягкой негой майских сумерек. Их тревожило другое. Белые пятнышки парусов, показавшиеся с востока, обогнули южную оконечность города и устремились к городской стене.

Они несли с собой кровь и горе, разрушение и смерть. Кому как не византийцам было знать это?