Александр Артищев - Гибель Византии

Евнух-постельничий помог султану принять сидячее положение и осторожно водрузил ему на голову обронённый тюрбан.

У входа в шатёр возникла небольшая возня.

— Что там происходит? — лениво осведомился султан.

— Ты не смеешь задерживать меня! Я должен немедленно видеть своего господина! — донесся от двери визгливый голос.

Шахаббедин обеими руками отталкивал с дороги Улуг-бея, в то время как тот пытался за шиворот вытащить коротышку вон из шатра.

— Шахаббедин! — окликнул Мехмед. — Подойди ко мне.

Евнух вырвался из цепких рук начальника стражи и на ходу оправляя халат, быстро подбежал к ложу султана.

— Прости, повелитель, я ворвался к тебе без зова, — запричитал он, стоя на коленях, — но там, у дверей, стоит человек…..

— Знаю, — отмахнулся Мехмед. — Перебежчик от христиан.

— Да, да, господин. Он так называет себя. Но он не похож на того, за кого себя выдаёт.

Султан насторожился.

— Почему ты так думаешь?

— Он весь в крови….

— В крови? — перебил Мехмед. — Улуг-бей?

— Господин, — начальник стражи шагнул вперед. — Тот человек говорит, что стража гяуров пыталась его задержать и что в схватке с ними ему рассекли плечо и поставили на лоб отметину.

— Это так?

Улуг-бей развел плечами.

— Я думаю, он лжет, господин, — вместо него ответил смотритель гарема. — Пусть у него лицо и одежда в крови, но это еще не доказывает, что он силой прорвался из города.

— Что заставляет тебя сомневаться?

— Его глаза, мой повелитель! В них нет подобающего перебежчикам страха и почтения. Они злы. Этот человек не пришел с добром!

Мехмед заколебался.

— Его обыскивали?

— Да, мой господин, — ответил Улуг-бей. — Это первое, что было сделано. При нем был только меч со следами крови, который мы сразу же отобрали. Шахабеддин присутствовал при этом, пусть сам подтвердит.

Он подтолкнул смотрителя гарема в спину.

— Да, — неохотно признал тот. — Я находился рядом.

— Тогда чего же мне остерегаться?

— Не знаю, господин, не знаю, — зачастил евнух. — Я боюсь за тебя, мне неспокойно на душе. Гяуры коварны, они способны на всё. Они даже могут послать на тебя порчу. Всем известно, как много у них нечестивых колдунов. Они хотят твоей смерти!

Мехмед презрительно рассмеялся. Он не боялся сглаза. Оружие — дело другое. Оно создано для убийства. А россказнями о тёмных чарах и насылаемой порче пусть древние старухи потчуют не в меру доверчивых или детей.

— Слишком много людей жаждет моей смерти. Но если они действительно хотят извести меня, пусть придумают способ подейственней, чем вытаращенные глаза какого-то гяура.

Он хлопнул в ладоши.

— Улуг-бей, прикажи ввести горожанина ко мне.

— Стой, Улуг-бей! — крикнул Шахаббедин, запрещающе вытягивая руку к нему.

Мехмед от негодования едва не потерял дар речи..

— Ты что же, ничтожный, перечить мне вздумал? Или от страха совсем лишился разума?

— Прикажи казнить меня, но прежде выслушай! Помнишь ли ты, мой повелитель, смерть прадеда своего, доблестного султана Мурада I?

Мехмед вздрогнул. Об этой смерти он был хорошо наслышан.

— В разгар боя с сербами, — продолжал Шахаббедин, — один из гяуров, прикинувшись перебежчиком……

— …..перебежчиком, мой повелитель! — перебил он самого себя и значительно вытянул палец к потолку.

— Так вот, господин, — евнух чуть ли не захлебывался в словах. — Обманом приблизившись к престолу, этот серб выхватил спрятанный на груди кинжал и насмерть заколол не в меру доверчивого султана!

Мехмед протрезвел окончательно.

— Да, ты прав, всё было именно так, — угрюмо произнёс он.

— Как можем мы знать, не задумал ли этот гяур подобное злодеяние? Ведь, вспомни, завтра ты поведешь войска в решающий бой! Но если бесценному твоему здоровью будет нанесен ущерб (да вырвет Аллах мой грешный язык!), кто возглавит твои полки? Визирь, который только и мечтает распустить по домам солдат великой армии? Или бейлер-беи, которые во всём с ним заодно? Я знаю, тебя, воина по духу и по крови, опасность не может устрашить. Но, мой повелитель, ты рискуешь не только собой! Впустив к себе этого человека, ты рискуешь славой и мощью всего султаната, который без твоей направляющей воли рассыплется, как постройка из песка!

Мехмед вскочил и взволнованно заходил по подушкам.

— Да, это так! Но…. не могу же я прогнать человека, который может и принесет мне бескровную победу. И только потому, что его глаза не приглянулись главному евнуху! — недовольно бормотал он.

— Если ты не желаешь посредника между вами, впусти его, господин, впусти. Но молю, окружи гяура кольцом стражников и не подпускай к себе ни на шаг.

— Так я и поступлю. И еще одно: чтобы полностью успокоить твое сердце, Шахаббедин, я повелеваю тебе принести мою любимую кольчугу из дамасской стали и облачить меня в нее.

— Мой господин! Никто не может сравниться с тобой в умении одаривать счастьем своих слуг! — евнух склонился в глубоком поклоне.

— Зачем ты пришел?

Перебежчик оторвал голову от пола. Левая часть его лица была покрыта полосами плохо стёртой крови из глубокой ссадины на лбу — ссадины, которую он сам себе нанес перед приходом в османский лагерь.

— Прости меня, о султан, — он с трудом, как бы пробуя на язык, подбирал слова, хотя турецкую речь знал в совершенстве.

— Мои братья там, — он указал в сторону города, — они хотят мира. Они не любят воевать. Они любят свои семьи, они любят иметь деньги. Они любят жить. Они посылают меня к султану сказать: «Мы отворяем ворота султану, а он за это оставляет нас в покое».

Мехмед переглянулся с Шахаббедином и с вызванным в шатёр Саруджа-пашой.

— Как они собираются сделать это?

Византиец открыл было рот для ответа, но вдруг его лицо исказилось и он схватился за левое плечо.

— Рука болит, — пояснил он и оперся о пол здоровой рукой.

— Можешь встать, — разрешил султан.

И обратившись к смотрителю гарема, вполголоса произнес:

— Это не убийца. Видишь, рана настоящая и он едва держится на ногах.

— Но, мой господин, — так же вполголоса отвечал евнух, — у него телосложение бойца, а не мирного жителя.

Мехмед недоверчиво хмыкнул.

— Пусть я ошибаюсь, господин. Но умоляю, держись настороже!

Византиец поднялся с колен и знаками показал, что у него пересохло в горле. Саруджа-паша, презрительно морщась, приказал одному из слуг наполнить чашу вином и поднести ее горожанину. Евнух пристально смотрел на перебежчика. Показалось ли ему или на самом деле гяур стоит уже чуть ближе, чем находился прежде?

Не успел стражник приблизиться к византийцу, как тот, едва не упав, сделал два шага навстречу, подхватил чашу с вином и провозгласив здравицу в честь султана, одним духом опорожнил ее. Шахаббедин отметил про себя, что перебежчик на место так и не вернулся.