Серж Арденн - Герцог Бекингем

Итак, мы не возьмемся утверждать, но и не отважимся исключить, что папаша Блошар, был если не единственным, то одним из немногих угольщиков и торговцев дровами, того времени, умеющим читать и писать. Это обстоятельство, дало ему возможность, в своё время, сблизиться с теми, кто не являлся с метром Матье, людьми одного круга, но был вполне заинтересован в его услугах, предпочитая столь удивительного торговца, его многочисленным коллегам. Здесь мы, наконец возвращаемся к тому, с чего начали: папаша Блошар, водил дружбу со многими просвещенными людьми того времени. «Он имел честь…» – именно так определял угольщик свои отношения с этими господами, «…распространять свои услуги, на тех, кем был заворожен и облагодетельствован». В подтверждение всему вышеизложенному, нам остается лишь назвать нескольких клиентов папаши Блошара, которые питали к нему дружбу и уважение.

Первым в списке, хотелось бы упомянуть нашего старого знакомого Франсуа Лё Метель Буаробера, впоследствии, воспользовавшегося расположением Папы Урбана VIII, чтобы получить звание приора и каноника Руана. А так же благодаря своему сатирическому таланту и умению вести беседы, добившегося благосклонности кардинала Ришелье и сделавшегося его литературным секретарем, и членом Французской академии.

Знакомством с ещё одним выдающимся автором, имел возможность наслаждаться папаша Блошар – поэтом, и видным представителем литературного барокко, Винсаном Вуатюром. Сим завсегдатаем салона мадам де Рамбуйе, ставшим впоследствии доверенным лицом брата короля – Гастона де Орлеана. Вуатюр так же как и Буаробер, стоял у истоков Французской академии, занимая кресло под номером 33.

Господин Рене Декарт – выдающийся философ, математик, механик, физик и физиолог, создатель аналитической геометрии и алгебраической символики, автор метода радикального сомнения в философии и механицизма в физике, так же, не брезговал дружбой с нашим угольщиком.

Никола Фаре, Марк-Антуан Сент-Оман, Жан Ротру, Теофиль де Вио, вот далеко не полный список светлейших умов того времени, согреваемых долгими холодными вечерами углем и дровами папаши Блошара. Сии возвышенные умы, сделали из простого крестьянина поэта, читавшего своим любимым свиньям гениального Корнеля, и научивших добродушного угольщика определять истинную ценность возвышенного и гениального.

И вот, близко к полудню, после тяжелого трудового дня, пустая повозка, угольщика Блошара, приблизилась к воротам Монмартр. На небольшой площади, перед заставой, было всё так же людно. Две дюжины стражников, не считая нескольких офицеров, по-прежнему с большой строгостью досматривали всех желающих покинуть Париж. Ни один экипаж, ни одна повозка, и даже небольшая крытая тележка, в которую был запряжен осел, не выезжала из города без тщательного осмотра. Все без исключения мужчины, а порой и женщины, определенной стати, были остановлены и подвержены короткому допросу, во время тщательной проверки.

У наблюдавшего с высоты повозки за происходящим Блошара, в общих чертах посвященного, аптекарем валлоном, в суть дела, пересохло в горле. Он достал из-под дощатого сиденья и откупорил одну из сулеек, вмещавшую не менее полторы пинты 7белого вина, заботливо наполненных старухой Клорис, и сделал несколько глотков. Старик почувствовал как из-под его выцветшего, некогда сиреневого колпака, по вискам, потекли струйки пота. Вытерев рукавом лоб, он беспокойно оглянулся, отыскав взором человека, обернутого в льняные лоскуты.

– Эй, старина Блошар, боишься как бы не потерять своё чучело?!

Услышал старик знакомый голос, вызвавший смех трех стражников, уставившихся на вспотевшего Блошара, опираясь на древки протазанов. Отхлебнув, для храбрости, ещё вина, прежде чем ответить насмешнику, хорошо ему знакомому солдату по имени Бормер, угольщик потянув повод, остановил исполинских першеронов.

– А ты думаешь, дружище Бормер, меня не загрызет матушка сего молодца, если я потеряю её ненаглядного Даниэля в проклятых парижских дебрях?!

Искренне удивившийся Бормер, переглянулся со своими товарищами, не прекращающими хохотать.

– А какого дьявола, от тебя нужно его матушке, и на кой черт ты таскаешь за собой это опудало?!

Поднявшись на ноги, но, не спускаясь с передка телеги, старик бросил бутыль, оплетенный лозой, так, чтобы он сделался легкой добычей солдат, и, разведя в стороны руки, прокричал:

– Да потому, что мать этого несчастного, моя сестра!

Блошар завопил так, что все скопившиеся у ворот, как солдаты, так и путешественники, обратили на него свои взгляды. Хитрый старик намеренно затеял этот шум, понимая, что тихо шушукаясь, он лишь привлечет к себе внимание, подобный же спектакль, полагал он, не просто ему на руку, это единственный шанс проскочить кордон.

В этот момент, услышав вопли угольщика, к группе стражников присоединился капрал Варентюа, подхватив бутыль, пущенный солдатами по кругу. Отхлебнув нектара монмартрской лозы, долговязый капрал, с бледным как у мертвеца лицом, подобрел, обратившись к угольщику:

– А на кой черт, этот олух, обернутый какой-то дрянью, словно кокон, и впрямь даже страшно глянуть, притащился за тобой в Париж?!

С охотой приготовившись к объяснению, старик уселся на сиденье, что возвышалось на передке его повозки, и достал вторую сулейку, словно две капли воды, похожую на ту, что заканчивали стражники. На лицах солдат засияли улыбки, в предчувствии приятных минут, что сулят россказни папаши Блошара, тем более, сопровождаемые терпковатым привкусом его прекрасного вина. Ещё несколько стражников, присоединились к компании, лакавшей, по очереди, из оплетенного лозой бутылька.

– Так вот…

Начал Блошар, с интонацией подлинного мастера устных повествований, за что ценили его друзья стражники, охранявшие городские ворота.

– …кто не знает моего сына, малыша Жака?

Солдаты, скопившиеся у повозки, закивали головами, заворожено глядя на старика, словно убеленного сединами актера, читающего с повозки, заменяющую сцену бродячим лицедеям, одну из пьес Шекспира или Лопе де Вега.

– А кто не знает, или запамятовал, напомню: ещё год назад, на моего мальца Жака, было страшно глянуть. Моя старуха пролила реки слез! Да, что ты.. .кому его только не показывали, куда только не возили, и чего только не перепробовали. Ту гадость, что он пил и втирал себе в кожу, я не произнесу в приличной компании. Н-е-т! Даже не проси, не произнесу!

Завопил папаша Блошар так, будто все только и молили раскрыть названия снадобья, что принимал малыш Жак.

– И вот, год назад…

Он прищурил глаз, будто что-то припоминая, или высчитывая в голове.

– Нет, вру, год и четыре месяца, я встретил аптекаря, иноземца… по правде сказать еретика – гугенота, дьявол бы разорвал это чертово племя. Но только не этого! Этот святой человек, хоть и читает прощелыгу Кальвина! Так вот, говорит мне, сей чудо-лекарь: «Вылечу», говорит, «я, папаша Блошар, твоего сынишку»