Серж Арденн - Черный граф

В задумчивости, Дордо описал ещё несколько кругов по просторной кухне.

– Ты говоришь условные слова?

Лё Буа кивнул.

– А кто кроме тебя, знал эти слова?

Встревоженный приор уставился на слугу.

– Кто же? Метр Альдервейден, дядюшка нашей Камиллы.

– Но судя по описанию, в монастырь явился не аптекарь, не Альдервейден?

Безутешный приор обреченно покачал головой.

– Нет, это определенно не он.

– Тогда не рыдай, а припомни, кто ещё знал о пребывании девицы в аббатстве?

Предприняв безуспешную попытку, напрячь память, Буаробер вновь безнадежно закачал головой.

– Нет, не вспомню. Вероятно, более никто не был посвящен в эту тайну.

– Так не бывает Франсуа! Посуди сам, так не может быть! Вспоминай, быть может, ты кому-то обмолвился о девушке или назвал пароль?

Вдруг лицо «веселого аббата» прояснилось, и он воскликнул:

– Ну да, как же я мог забыть! Я всё, как на духу, выложил месье де Варду, лейтенанту кардинальской гвардии! Конечно, именно ему!

Но внезапно нахлынувшую радость, так же нечаянно сменило разочарование, долевшее приора.

– Что же это получается?

Обратился он, скорее, к самому себе, вопрошающе глядя на слугу.

– Значит это он, увез Камиллу? Он?!

Отказываясь верить в произошедшее, Буаробер завопил:

– Но это не возможно! Я не верю в это! Граф порядочный человек, дворянин, он не мог столь низко поступить, воспользоваться моей откровенностью и добрым к нему расположением!

Провозгласил Лё Буа, дав волю своей досаде. Капрал, искривив рот, злобно прошипел.

– В этом мире, нет ничего невозможного, мой доверчивый друг.

– Тогда я немедленно отправлюсь в Пале-Кардиналь, отыщу месье де Варда, и прилюдно провозглашу его негодяем и вором!

– Не вздумай даже мечтать об этом! Если не желаешь лишиться своей головы!

– Не смей перечить мне! Я твой хозяин!

От этих слов, толстяк сразу поник, и глубоко вздохнув, тихо произнес:

– Ах, вот как! А я думал мы друзья.

Он опустился на табурет, отрешенно глядя на угасающие угли в старом очаге.

Осознав, что взболтнул лишнего, Буаробер, придвинув стул, уселся рядом с Тео, положив ладони на колени, разглаживая ветхий бархат своих потертых кюлотов. Так, молча, казалось, боясь поглядеть, друг на друга, они просидели несколько минут.

– Ну, не сердись, Тео…

Наконец произнес приор, все ещё не глядя на слугу.

– Не сердись. Ну, взболтнул лишнего, с кем не бывает?

Вдруг капрал, неожиданно обернувшись к хозяину, доверительно произнес:

– Ты знаешь Франсуа, последнее время, когда я выношу твою ночную вазу, то испытываю чувство тревоги, глядя на её содержимое. Я полагаю, тебе следует быть более убедительным!

Взор изумленного Лё Буа, застал слугу, как не удивительно, вполне оправившимся от обиды.

– Но не сегодня, не сегодня, Франсуа…

Плут, для пущей убедительности, понял вверх указательный палец.

–…Сегодня тот редкий случай, когда следует подальше спрятать свои недовольства, переспав с ними несколько ночей. Потерпеть всего пару деньков. Я где-то читал, что нахлынувшая ярость, как и глубокая обида, наихудшие обстоятельства для ведения диалога. Как бы вы не желали высказать в лицо негодяю свои справедливые упреки, не следует этого делать в крайне возбужденном состоянии. Требуется выждать день, другой, всё взвесить и обдумать, и лишь тогда, успокоившись, во всеоружии, явиться к обидчику. Проблема сразу же приобретет иной смысл, а в голове наступит ясность и предупредительность, наилучшие спутницы для убеждений и справедливых требований. Тем более если утеснитель, грозный лейтенант кардинальской гвардии.

Не моргающий, исполненный удивления взор остекленевших глаз Буаробера, воспарил в небо, сквозь распахнутое окно, уже, казалось, не различая реальности, заблудился в причудливых узорах перистых облаков, медленно плывущих над залитым солнцем городом.

1 Пинта – старинная французская мера жидкости и сыпучих тел, равная 0,931 л.

ГЛАВА 7 (101) «Ошибка Миледи»

ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ.

Странная штука время, этот бурлящий событиями поток, не останавливающийся ни на мгновение, вмиг превращающий будущее в прошлое, позволяя лишь кратковременные, часто неясные, притупленные ощущения настоящего, ещё не успевшего отпечататься в мозгу и душе, как тут же, стремительно уносящегося во мрак истории, при этом, непременно двигаясь лишь в одном направлении. Кто из нас не испытывал тяжести бесконечно тянущихся минут, часов, дней, когда речь идет о приближении чего-то прекрасного, желанного, вожделенного. Терзания от ожидания подчас сковывает мысли и волю в предвкушении долгожданного события, когда каждое мгновение превращается в часы, а минуты в месяцы. Совсем иначе выглядит ход времени для тех, кто страшится приближающейся даты. Удары пульса, затуманивающие разум, стучат столь стремительно, в темпе «престо», пустившись наперегонки с мгновениями, что заставляют несчастного каждой клеткой ощущать безжалостно, капля за каплей, уплывающее время, принуждая с горечью принять участь обреченного неспособного хоть сколько-нибудь повлиять, хоть что-нибудь изменить в безжалостном отсчете.

Вот и сегодня, будто не было долгих дней и недель, всё та же карета запряженная парой серых рысаков, ворвалась на просторы Пале-Рояль. Экипаж остановился у небезызвестной двери, где его ожидал наш старый знакомый Бикара, так же любезно, как и в прошлый раз, встретивший красавицу англичанку, сегодняшним утром прибывшуюв Париж, со спутником, месье де База. Пока гвардейцы раскланивались друг перед другом, Миледи, придерживая подол безупречного, бежевой тафты платья, выпорхнув из салона кареты, взлетела по ступеням резиденции «красного герцога», через минуту оказавшись в кабинете, где её ожидал Первый министр.

Ришелье был предупрежден о визите дамы, и в условленное время прибыл в свой дом на Королевской площади. Он с нетерпением ожидал встречи и новостей из Лондона, но четверть часа назад получив письмо от одного из своих британских агентов, будто потерял интерес к предстоящему свиданию, обессилено опустившись в кресло, и безучастно уставившись на огонь. Лишь крошечный, пушистый котенок, всего несколько дней назад присланный в подарок кардиналу маршалом де Туара, барахтающийся на ковре, посредине комнаты, радовал взор могущественного министра. Подхватив зверька на руки, Ришелье потрепал его за ушко.

– Газетт, мальчик мой…

В этот миг на пороге появилась прекрасная гостья, прервавшая минутное умиление кардинала, заставив его, вновь, погрузиться в мрачную череду собственных размышлений. Герцог сурово оглядел вошедшую особу, указав ей на кресло.

– Прошу вас мадам.

Миледи, на это раз, уселась на предложенное ей место, устремив уверенный взгляд, холодных голубых глаз на Ришелье.