Натан Рыбак - Переяславская рада. Том 2

В надежном месте лежат злотые, у добродетельного монаха печерского Варфоломея. Святой человек! Келья у него как гроб. В стене святой мученик Николай лежит, а под тем мучеником окованная железом скрыня, в той скрыне и злотых, и талеров, и каменьев драгоценных… Гафийке о том знать не полагается, не женского ума дело. Однако Медведь должен признаться — кабы не Гафийка, не бывать бы ему управителем в Веприке. Это из-за нее Гармаш к нему милостив… Ну что ж, не дорого стоит ему эта милость! Пускай! Не пропадет!

…Выходило — само небо послало этого Чуйкова, родича Пивторакожуха, в Веприк. И года не прошло, а он, этот Чуйков, наладил сверловку водяным способом пушечных стволов. С других руден приезжали мастера глядеть, как это делается. Медведь спесиво поглядывал на них, с гордостью говорил:

— Я в этом деле голова. Научил своих грязных чертей… — и смеялся мелким смехом, точно в горле у него булькало…

Когда отлили вторую пушку, прискакал от Гармаша в Веприк гонец с грамоткой. Медведь прочитал, побледнел, засуетился. Гафийка язвительно сказала:

— Что? Может, пан Гармаш прогнать тебя решил?

Медведь накинулся на Гафийку с кулаками:

— Ведьма хвостатая! Сам гетман тут на той неделе будет! Пишет Гармаш, чтобы все подготовили как следует… Вот, прочитай!

Гафийка поглядела небрежно на листок, исписанный мелкими строками, и читать но стала хотя бы потому уже, что не умела, — Медведь даже забыл об этом в такую важную минуту. Хлопнул дверью, побежал как сумасшедший на рудню.

На следующий день прибыло в Веприк несколько телег с припасами и напитками. Высоких гостей надлежало встретить как полагается.

Рудный двор подмели, доменщикам, рудникам, лесорубам и угольщикам, как писал Гармаш, выдал Медведь новые плисовые штаны, чистые рубахи и даже сапоги. Работные люди дивились:

— По какой бы это причине?

Но причину вскоре узнали. Хотя решил Медведь приказ Гармаша соблюсти и никому ни слова не говорить, но Пивторакожуху сказал. Сам дьявол попутал. Во-первых, известно было, что рудознатец знаком гетману и даже по его универсалу в Чигирин прибыл, а во-вторых, надобно было предупредить, чтобы все было как нужно, если придется при гетмане сверлить пушки. К Степке-оружейнику не подступись без Демида… А сверх всего — хотелось и похвалиться. А еще в глубине сердца была надежда: может, ясновельможный гетман пожалует его своего милостью. Ведь своими глазами увидит, кто тут хозяин, — не Гармаш, конечно, а он, Медведь. Нужно будет в подходящую минутку намекнуть его ясновельможности, что сверловку пушек он сам, Медведь, придумал…

Не стало покоя для Медведя. То, бывало, из рудни домой придет и сидит сиднем в углу за столом, медок попивает, пересчитывает в тысячный раз свои злотые и талеры, прикидывает, когда уж посчастливится ему своим хозяйством обзавестись: прощай, мол, тогда, пан Гармаш, выкуси кукиш, который под самый нос тебе ткну… А теперь где там! Придрался даже к Гафийке:

— Ты не смотри, ведьма! Чтобы все было как у людей!

— Да разве ты человек?

Кинулся на нее с кулаками. А она только плечом повела, засмеялась, змея подколодная. Оставалось только для собственного утешения подумать: «Погоди, еще поговорю и с тобой, когда придет время! А придет!»

Демид Пивторакожуха сказал Степану Чуйкову:

— Вот и гетмана нашего увидишь.

— В гости к тебе, пожалуй, напросится, — пошутил Степан.

Демид промолчал. Сказать по правде, сам чувствовал какое-то беспокойство, не понимая: отчего оно?

Григорий Окунь — тот, узнав от Демида, что гетман будет в Веприке, почесал в затылке, прищурил глаз, поглядел хитро на Пивторакожуха, предложил:

— А не ударить ли челом гетману на проклятого Медведя и его хозяина пана Гармаша? Вот те крест, не помешает…

Чуйков ответил:

— А что из этого выйдет? Гетман уедет, Медведь и Гармаш останутся. Вот и обожжешься. Только пузыри у тебя на руках выскочат.

— На Низ сбегу, — решительно ответил Окунь. — Нет сил глядеть на воровство Медведя да Гармаша…

— Погоди. Убежать всегда успеешь. Посмотрим, как дальше жизнь пойдет, — успокоил Демид, сам, однако, не уверенный в своем совете, хорош он или плох.

Гетмана ожидали в воскресенье, а прибыл он в Веприк в понедельник рано утром.

Вместе с Хмельницким приехали на рудню московский стрелецкий голова Артамон Матвеев, Капуста, Носач, Иванич, Выговский.

Гармаш держался поодаль. Только кивком головы указывал Медведю — мол, так или не так. Хлеб и соль на деревянном блюде, накрытом рушником, подали гетману работные люди — рудники Шаповаленко и Возный.

Хмельницкий взял из закопченных рук блюдо, прижался устами к черствому караваю и передал Носачу; тот ткнул его в руки сотнику Мартыну Терновому, который шел позади.

Демид Пивторакожуха стоял в стороне. Подумал: хорошо-таки поступил, уговорив Степку не показываться на глаза генеральной старшине. Ведь еще в субботу вечером Медведь, словно невзначай, сообщил:

— Державцы из Остра разыскивают какого-то солдата стрелецкого, разбойника, который воровство великое учинил… — Помолчал и хитро спросил: — Уж не твой ли это родич часом? А?

— А если мой? — переспросил Демид, понимая, что хитрить с Медведем ни к чему. — Плетешь, управитель, такое…

Медведь подергал свою реденькую бородку, посоветовал:

— На всякий случай ты его припрячь, оно лучше будет.

А сам подумал: «И для меня лучше: про сверловку пушек водяным способом рассказывать мне будет вольготнее».

Так и сделалось. Когда начали новые пушки осматривать, Медведь, рассказывая, так и подпрыгивал. Окунь только плечами пожимал. Вот брехун! Ишь как выворачивается!

Гармаш прятал в пригоршню улыбку. Пусть позабавится. Оно и лучше, что не показывает того разбойника. Все равно успел уже шепнуть Лаврину Капусте, что беглый стрелец здесь, в Веприке, укрывается. Теперь на что он ему? Кому нужен? Из Разбойного приказа, говорил генеральный писарь, уже вторая грамота пришла про того Степку Чуйкова. Городовой атаман приказал настрого: «Разыскать!» Что ж, Гармаш и в этом деле проявил свою догадливость и ловкость.

Гетман со старшиной осматривали домницу, поставленную Демидом. Гармаш, понимая, что это ко времени и будет приятно гетману, подтолкнул легонько Пивторакожуха в плечо, сказал угодливо:

— Вот он, золотых рук мастер, ваша ясновельможность, — Демид Пивторакожуха.

Хмельницкий ласково протянул руку Демиду.

— Старый приятель, — пояснил спутникам. — Как поживаешь, пане брате?

— Хорошо, пан гетман, — ответил Пивторакожуха.

— Хвалят твое железо, сказывают обозные люди — не крошится, добрые ядра из него. За это спасибо тебе мое великое.

Демид с удивлением смотрел на гетмана. Был уже не тот, каким встретил его в январский день в Переяславе, Похудел вроде, и не такие ровные и широкие плечи, как тогда были. Даже кунтуш из дорогого кармазина с подбитыми синим адамашком отворотами точно с чужого плеча на гетмане. Из-под высокой с собольей оторочкой шапки свисали на лоб седые волосы. Только длинные черные усы были гетманские. На губах играла ласковая улыбка, а глаза из-под бровей глядели испытующе и сурово. Казалось, другое видели перед собой, а не рудню, домницу и кучку работных людей, толпившихся поодаль.