Натан Рыбак - Переяславская рада. Том 2

Явдоха шла медленно, ей хоть и не терпелось поскорее узнать, где Мартын, что с ним, но, точно боясь услыхать худое, не осмеливалась расспрашивать встречных, как найти полковника или городового атамана.

Остановилась у кузницы. Заглянула в раскрытую дверь. Голые по пояс кузнецы лихо ударяли молотами. Явдоха пригляделась. Что куют? Пики! Сжалось сердце, словно беду почуяло.

Очутилась Явдоха на большой площади перед каменною оградой. За нею стоял каменный дом. Окна в нем в два порядка, в них ярко отсвечивало солнце.

В передней стене дома, под крышей, три узких ковша чугунных. В двух крайних — стяги, один малиновый, другой белый с золотистыми крестами, а в среднем ковше — бунчук.

Явдоха стоила не двигаясь. Держа в руке торбочку, глядела на диковинный дом, на казаков в синих кунтушах, похаживавших около, с самопалами в руках, на карету, которая как раз в эту пору выехала из ворот, на пана, что выглянул из окна кареты, точно заинтересовался Явдохой.

Хотелось спросить у казака, который ходил неподалеку от нее, что это за пан живет в таком дворце. Но казак даже и не взглянул в ее сторону. «И по удивительно, — подумала Явдоха. — Сколько тут прохожих, на каждого казаку смотреть — так и службы недосмотрит».

Рядом с коваными воротами, шагах в пяти от нее, заметила Явдоха железную, решетчатую сверху калитку. на ней поблескивала медная тарелка, а около тарелки, на цепочке, молоток небольшой медный. Поглядела на все это Явдоха, покачала недовольно головой: чего только паны не выдумают! Смело подступила к казаку, спросила:

— Скажи, сынок, как мне сотника Мартына Тернового отыскать, при атамане городовом в реестре? Мать я ему.

— Опоздали вы, матушка, — промолвил казак, — уехал ваш сын с посольством. Да вы к городовому атаману ступайте, — вон за той стеной, в крепость…

— В какой же край сына моего послали? — и радуясь, что Мартын жив-здоров, и жалея, что не застала его, спросила Явдоха казака.

— Все у городового атамана расскажут вам, туда идите.

— А еще скажи мне, сыпок, — спросила Явдоха, — что за пан во дворце этом живет?

Казак поглядел на нее внимательно, помолчал немного, потом сказал:

— Это канцелярия папа гетмана.

— Хмельницкого? — точно не веря, переспросила Явдоха.

— А то какого же! — Казак посмотрел на нее пристально.

Явдоха покачала головой.

— А кто же это в карете проехал? Не он ли уж?

— Это посол трансильванского господаря, матушка. Вишь, какие вы любопытные…

«Нет, такая вельможная особа на меня и взглянуть не могла», — подумала Явдоха, вспомнив, как ей показалось, будто из окна кареты глянул на нее пан.

Караульный уже не отходил от Явдохи. Кто знает? Может, старушка эта вовсе и не мать сотника Тернового. Всякое случается диво… Но, впрочем, по виду женщина — селянка.

— А молоток-то на калитке для чего? — спрашивала Явдоха.

— А это по гетманскому повелению его повесили. Ежели у кого жалоба, будь то у посполитого, будь то у казака или шляхтича православного, а не то у торгового человека или цехового, постучат тем молотком в тарелку медную — выйдет державец гетманский, проведет к есаулу, а тогда гетману челом бить, и гетман распоряжение даст.

Выслушала и это внимательно Явдоха Терновая, поблагодарила казака и пошла в ту сторону, куда указал он.

На другой день, отдохнув с дороги в дому, куда ее поместили по приказу городового атамана, Явдоха решила идти в свой Байгород.

Погода стояла хорошая. Солнце припекало. Ветер сушил лужи. Снегу как не бывало.

Пошла Явдоха Терновая в город, — может, посчастливится найти кого-нибудь на базаре, кто в сторону Брацлава собирается…

Снова остановилась она на майдане перед гетманской канцелярией. Поглядела на блестящую медную тарелку на железной калитке и поспешила прочь, чтобы, упаси бог, не сделать так, как ночью надумалось с бессонницы…

Но то, о чем ночью думала, и теперь не уходило из сердца. Не челом бить на кого-нибудь придет, не милости просить, а поклониться низко, до земли… Да где там! И думать нечего. Наслышалась от людей такого про житье здешнее… Не до Явдохи людям гетманским, а самому гетману и подавно.

Отошла Явдоха уже далеко от каменной ограды и остановилась, задумалась. Оглянулась, поворотила назад. Несколько минут нерешительно топталась перед калиткой, а потом, осмелившись, взяла сморщенною рукою молоток и робко ударила несколько раз по тарелке. Хоть била не сильно, а показались ей эти удары пушечными выстрелами. Ноги подкашивались со страху. Хотела уже кинуться опрометью прочь от искушения, но калитка открылась и перед старухой выросла статная фигура, как ее зоркий глаз сразу угадал, не простого казака.

— Пане, — сказала она, поклонившись, — как бы мне к гетману пройти.

Есаул Михайло Лученко, наученный уже на горьком опыте с оружейником Демидом Пивторакожухом и хорошо помня приказ гетмана — всех, кто с жалобой на войсковые власти или общественные в канцелярию идет, пропускать свободно, — молча оглядел старую и, вздохнув, ответил:

— Идем, бабка. Гетман как раз спрашивал про тебя, сидит и ждет, скоро ли ты придешь.

От волнения Явдоха Терновая и не заметила ехидной насмешки есаула. Еле поспевала за его широкими шагами. Перед большим крыльцом остановилась, благоговейно глядя на высокие двери, обшитые медью, при которых казаки с обнаженными саблями и большими пистолями за поясом, в кунтушах, стояли как каменные.

Лученко оглянулся через плечо.

— Не лови, бабка, ворон, не мешкай…

Чуть не упала, зацепившись за высокую ступеньку. Лученко поддержал под локоть и ободрил:

— Ну, ну, не в храм молиться идешь, смелее!

Молчаливое благоговение старушки начинало ему правиться. Более всего не любил есаул разговорчивых торговых людей и суетливых жалобщиков. А старушка чем-то напомнила ему его мать.

Прошли через длинные сени, и Лученко ввел Явдоху в большую комнату.

Сколько жила на свете, а в такой не приходилось бывать! Потолок высокий, окна широкие, светло, как на дворе. Стулья с резными спинками за длинным столом, накрытым алою скатертью. Вдоль стен по обеим сторонам скамьи, обитые кожей. Сколько бы сапог вышло из этой кожи? На камине будто из золота сделанный всадник на коне, голый — глянуть стыдно, — держит над головой синий шар, на котором какие-то палочки намалеваны.

— Садись, бабка, — указал место на скамье Лучепко и вышел из горницы.

Только усевшись, заметила Явдоха, что она тут не одна. Напротив нее сидело двое панов в кафтанах с вензелями, чуть подальше — старенький слепой дед, держась за руку молодой дивчины, ближе к окну — человек в чужеземной одежде держал в руках черную шляпу и, закинув ногу на ногу, с любопытством поглядывал на Явдоху.