Дмитрий Балашов - Бальтазар Косса

Вот как разворачивались события на самом деле.

Папа Иоанн XXIII, насколько мог, прикрывал Гуса. у него даже с Имой Давероне, которая вступилась за мужественного славянина, состоялся приватный разговор.

– Да ничего ему не сделают! – раздраженно говорил он, расхаживая по палате. – Приедет Сигизмунд и уймет эту камарилью! Он же сам давал Гусу охранную грамоту, в конце концов! Ну, принесет личное покаяние, отречется от своих заблуждений, будет отпущен назад, в Чехию, и станет проповедовать дальше! Сам Сигизмунд это обещал!

Сигизмунд, однако, прибыл в Констанц лишь на Рождество (в ночь с 24 на 25 декабря). А Иоанн XXIII въезжает в Констанц 28 октября. Гус прибыл 3 ноября. 5 ноября папа открывает заседание Собора, а Сигизмунд 8 ноября только еще коронуется в Аахене императором Германии.

Меж тем, события развивались стремительно. Уже в ноябре приехала целая делегация обвинителей Яна Гуса: представители венского университета, знаменитый богослов Николай из Динкельсбюля, магистр богословия Петр из Пульки, доктор декретов Каспар из Мейзельштейна, и чешские враги пражанина – Ян, епископ Литомышльский, с панами: Путой из Частоловиц, Петром из Штернберка, Альбрехтом из Ризенбурка, тремя магистрами богословия, в том числе Андреем из Дейчброда, доктором Назой и другими. В Констанце к ним примкнул Михаил Палеч, и особенно злобный враг Гуса – прежний доносчик на Палеча, Михаил из немецкого Дейчброда. Привезли сочинения Гуса, протоколы жалоб, свидетелей и тотчас подали в курию обвинение Гуса в ереси. К ним тут же присоединились представители немецких университетов, ранее учившиеся в Праге: Петр Шторх, Дитрих из Мюнстера, Генрих Гомберг, обвинявшие Гуса в натравливании чехов на немцев.

Уже 28 ноября того же 1414-го года был пущен слух, что Ян Гус будто бы пытался бежать, был пойман, на что гневно возражал постоянный защитник Гуса Ян из Хлума, но, так или иначе, Гус был вызван в папский дворец и там, после долгих словопрений, арестован.

– Ха, ха! – веселился Михаил из Дейчброда. – Он уже в наших руках! Теперь выплатит все, до последнего геллера!

Кардиналы напирали. Иоанн XXIII сдался к вечеру. Яну из Хлума он ответил, на укоризны яоследнего:

– Вот, мои братья слышали, что не я приказал его арестовать: начальник стражи – глашатай, а не мой человек! – И, отведя Яна в сторону, домолвил тихо: – Ведь вы знаете, каковы мои отношения с ними! (Он кивнул в сторону кардиналов-обвинителей.) Они мне его передали, и я должен был принять его в заключение.

1 декабря 1414-го года, под давлением Михаила из Дейчброда и Палеча, Коссе пришлось назначить следственную комиссию, состоявшую из председателя Иоанна, царьградского патриарха, и помощников: епископа Любека Иоанна и Бернгарда из Читта Кастелло. 6 декабря 1414-го года Гус был посажен в тюрьму. На письмо Сигизмунда с требованием немедленного освобождения Гуса собор даже не обратил внимания…

Вечером Косса, отводя взор, говорил Име:

– Достали! Это те же псы господни, доминиканцы, с которыми я тогда имел дело в Болонье! Что я мог сделать, Има! Мне, чтобы помочь ему, надо прежде сохранить свою голову, остаться папой! Не ведаю, что будет теперь, не ведаю ничего!

Сигизмунд прибыл в Констанц торжественно, 24 декабря, в канун Рождества. Он плыл по озеру, его встречали иллюминацией, весь берег был освещен.

В соборе Сигизмунд, в качестве диакона, с короной на голове, по примеру римских (ромейских) императоров читал Евангелие, сидя на роскошном троне в окружении имперских князей. После обедни Иоанн XXIII передал ему освященный меч с наставлением употреблять его для охраны церкви. А тот, против которого этот меч оказался обращен в первую голову, сидел в сыром и холодном подземелье замка на Боденском озере, в нескольких сотнях метров от этого пышного празднества. Сидел больной, почти умирающий, и ждал своей участи, и надеялся на приезд императора, который, меж тем, 1 января 1415-го года объявил, что собор волен принимать любые меры против еретиков, тем самым окончательно предавая Яна Гуса.

Папа Иоанн XXIII, сколько мог, заботился о Гусе, и тот с благодарностью вспоминает о том. Иоанн послал к Гусу своего врача Антонио далла Скарпериа, с которым вместе учился в Болонье, по его настоянию Гуса перевели в лучшую тюрьму, слуги папы были приветливы к пражанину и всячески облегчали его заключение.

В январе 1415-го года Гуса освободили из темницы и перевели в чуланчик рядом с рефекторием, где он, в относительном покое, провел последующие десять недель.

Но грозные тучи над головою Иоанна XXIII все сгущаются.

20 марта устраиваются конные игры, «карусель», во время которых папа, переодетый конюхом, бежит в Шаффхаузен. В Констанц вступают венгерские войска Сигизмунда под командованием Миклоша Гара, папский дворец разграблен, сторожа, передав ключи Сигизмунду, сами уезжают вслед за Коссой в Шаффхаузен… И тут Сигизмунду ничего не стоило отпустить Яна Гуса! Но – не отпустил! [40]

Скорее всего, Иоанн XXIII, даже защищая знаменитого чеха, так до самого конца и не понял, кто перед ним. Не понял и Ян Гус, для которого все трое пап были на одно лицо. Все недостижимы и враждебны. А меж тем, в этих людях, так и не понявших друг друга, столкнулись две эпохи, два мировоззрения, два несхожих человеческих типа: «человек личности» с «человеком идеи». И очень было бы интересно допустить невозможное: откровенный, с глазу на глаз, разговор Бальтазара Коссы с Яном Гусом. Разговор, невозможный по существу, но…

Деятель эпохи Возрождения, впитавший всю ее мощь, мощь личности, отринувшей от себя все церковные и человеческие запреты, мощь и слабость, ибо на этом пути с гибелью личности кончается, рассыпается прахом все то, что она совершала, будучи в силе и славе… И что сказать? Не стремится ли каждый из нас, «порченых» детей атеистической цивилизации к тому же самому, к всевластью своего «хочу»! Не мыслит ли отяготительными путы обычая, долга, ответственности перед ближними и принятой обществом морали? И что получается в результате, ежели эти изыски личностного хотения получают право на выявление, сокрушающее выработанные веками традиции и устои человечества?

Что мог сказать Косса Яну Гусу, ежели ему даже был непонятен суровый отказ проповедника отречься от своих взглядов, принести чисто формальное извинение церковной коллегии?

А Ян Гус, который считал добытую им истину абсолютом? «Докажите, что я не прав, и я тотчас отрекусь!» – говорил он. Ян Гус, для которого принципы и убеждения были много важнее собственной жизни и который верил, вот именно верил в силу слова, в силу проповеди и убеждения, и не обманулся, в конце концов, ибо своей бестрепетной гибелью вызвал обвал грозного движения гуситов, сокрушивших все и вся, и погибших не от какой сторонней силы – силы такой не нашлось, – а от несогласий и раздоров в собственном лагере.