Джеймс Купер - Моникины

С другой стороны, институты Высокопрыгии таковы, что политическим их следствием является следующее положение: король не может ошибаться…

— Прошу прощения, брат Прямодушный, — прервал его главный судья, — это не следствие, но предпосылка, и к тому же считающаяся доказанной. Это — высший закон государства.

— Благодарю вас, милорд, — продолжал бригадир. — Это подтверждение из уст вашей милости еще более укрепляет мою позицию. Итак, джентльмоникины присяжные, то, что монарх не может ошибаться, является законом. Таким же законом — их милости поправят меня, если я ошибаюсь, — таким же законом является и то, что монарх—кладезь чести, что он объявляет войну и заключает мир, творит правосудие, следит за исполнением законов.

— Еще раз прошу прощения, брат Прямодушный, — снова прервал его главный судья. — Это не закон, а прерогатива. Прерогатива короля — осуществлять все перечисленное, но это отнюдь не закон.

— Должен ли я понимать вас в том смысле, милорд, что суд делает различие между прерогативой и законом?

— Вне всякого сомнения, брат Прямодушный! Если бы все, что признано прерогативой, было также законом, мы бы далеко не ушли.

— Прерогатива, с позволения ваших милостей, определяется как «исключительная или особая привилегия» (Джонсон, буква П, страница сто тридцать девять, пятый абзац снизу; издание то же). — Все это бригадир произнес медленнее, чтобы барон Длиннобородый успевал делать заметки. — И я осмеливаюсь утверждать, что «исключительная привилегия» стоит превыше всех и всяческих законоустановлений…

— Отнюдь нет, сэр, отнюдь нет, — педантично поправил его лорд верховный судья, глядя в окно на облака и тем самым давая понять, что он высказывает свое глубокое убеждение. — Отнюдь нет, дорогой сэр! Король бесспорно обладает прерогативами, и они священны. Все это запечатлено в конституции. Более того, они, как указывает Джонсон, «исключительные и особые». Но их исключительность и особенность никак не должны основываться на общепринятых представлениях. При рассмотрении великих государственных интересов необходимо судить гораздо шире. И я полагаю, брат Длиннобородый, что нет ничего более незыблемого, чем тот факт, что «прерогатива» — это одно, а «закон» — другое.

Барон поклонился в знак согласия.

— В данном случае подразумевается, что эта прерогатива касается только его величества. Прерогатива — исключительная собственность короля, и он может пользоваться ею, как ему заблагорассудится. Но закон создан для всей нации, а это уже совсем другое дело. Опять же: под словом «особая» совершенно очевидно подразумевается особенность данного случая, а именно то, что он не схож ни с каким другим случаем и что поэтому рассматривать его следует при помощи особой логики. Нет, сэр, король может провозглашать мир и объявлять войну, но вместе с тем его сознание раз и навсегда передано на хранение другому лицу, которое одно лишь и может совершать какие бы то ни было действия, имеющие законную силу.

— Но правосудие, милорд, все же осуществляется именем короля, хоть и не им самим.

— Несомненно, именем короля, но ведь это составляет часть его особых привилегий. Война объявляется тоже именем короля, и точно так же провозглашается мир. Но что такое война? Война — это столкновение вооруженных сил разных наций. Принимает ли его величество участие в этих столкновениях? Конечно, нет. Для ведения войны необходимы налоги. Платит ли его величество налоги? Нет. Мы видим, что по конституции война — дело короля, но ведет ее все-таки не король, а народ. Отсюда, как логическое следствие, раз уж вы говорите о следствиях, брат Прямодушный, вытекает, что существуют две войны, или: война по прерогативе и война по фактическому положению вещей. Итак, прерогатива является конституционным принципом и, несомненно, священным, но факты — это то, что дает себя знать у домашнего очага каждого моникина, и поэтому уже со времени правления короля Робкого Второго, или, точнее, с того момента, как суд впервые осмелился вынести такое решение, принято, что прерогатива — это одно, а закон — другое.

Мой брат Прямодушный был, видимо, весьма озадачен подобным толкованием и закончил свою речь гораздо раньше, чем думал. Он ограничился тем, что доказал, а вернее — попытался доказать, что король, обладая хотя бы особыми привилегиями, тем самым должен обладать и памятью.

Затем суд предложил генеральному прокурору выступить с ответным словом, но тот, как выяснилось, считал, что обвинение уже достаточно доказано, и дело по обоюдному согласию было передано на рассмотрение присяжных после краткой заключительной речи главного судьи.

— Джентльмоникины, — заключил он свое напутствие, — «вы не должны допустить, чтобы вас ввели в заблуждение доводы защитника. Он выполнил свой долг, и теперь вам остается не менее добросовестно выполнить ваш. Вам предстоит взвесить законы и факты, но в силу моих обязанностей я должен осведомить вас о сущности того и другого. По закону предполагается, что король не обладает никакими свойствами ума. Утверждение защиты, что король, не будучи способен ошибаться, должен обладать самыми высокими духовными качествами, а следовательно, и памятью, совершенно не обоснованно. Конституция гласит, что его величество не может ошибаться. Эта неспособность может проистекать от различных причин. Например, если король вообще ничего не может делать, то он не может и ошибаться. В конституции не сказано, что король не ошибается, а что он не может ошибаться. Так вот, джентльмоникины, если что-то не может быть сделано, значит, оно невозможно. Какое может иметь значение, обладает ли кто-нибудь памятью, если он не может ею пользоваться? В подобных случаях закон считает, что данное лицо не обладает памятью, ибо иначе природа, которая всегда разумна и благодетельна, напрасно расточала бы свои дары. Джентльмоникины, как я уже сказал, вам надлежит взвесить законы и факты. Судьба подсудимого в ваших руках. Да не допустит бог, чтобы ваше решение каким бы то ни было образом было подсказано мною. Но помните, что совершено преступление против королевского достоинства и безопасности государства. Закон — против подсудимого, факты также все против подсудимого, и я ничуть не сомневаюсь, что приговор будет вашим свободным решением, основанным на ваших собственных глубоких суждениях, и будет таков, что нам не придется пересматривать дело заново.

Присяжные пораскинули хвостами, и менее чем через минуту их старшина огласил вердикт: «Виновен». Ной вздохнул и откусил новую порцию жвачки.

Сразу после этого генеральный прокурор королевы начал речь по иску ее величества. Обвинение по этому делу было предъявлено ранее, и подсудимый ответил: «Не виновен». Прокурор королевы яростно ополчился против злого умысла подсудимого. Он описал ее величество как образец совершенства, как воплощение всех моникинских добродетелей, как идеал всего ее пола.