Степан Злобин - Степан Разин

На бугор, где был раскинут шатер атамана, пришел обрадованный Наумов.

– Тимофеич, ан наши заветны стружки с астраханской стороны под стенами с прошлого года как были, так и лежат, и большие челны там лежат на песке! – радостно сообщил он.

– Не поспели, стало быть, воеводы в Астрахань их увести! – обрадовался Степан.

С Дона переволокли они с собою только легкие челны. Струги и большие челны для них были находкой. На стругах разинцы становились хозяевами волжского понизовья. Разин велел тотчас спускать суда на воду, оснастить парусами и ставить на них пушки. Ватагу Василия Уса, ходившую по Волге, Оке, Хопру и Медведице, он указал посадить на струги.

– Тимофеич, ишь, прибыли сколько у нас! – пожаловался Степану Наумов. – Боба, Алешка Протака, Василий Ус – захребетнички все: прийти-то пришли, а харчей у них лишних не слышно! Да мужики отовсюду лезут. Попутно с Дона тысячи две набралось. Чем эту ораву станем кормить?!

– Еще будет прибыль, тезка! Теперь что ни час прибыль будет. Земля закипела, – ответил Разин. – А что ты меня спрошаешь? Кормить – твое есаульское дело.

– На ногайцев нам, что ли, грянуть? – в раздумье спросил Наумов.

– На ногайцев?.. – Разин задумался.

– Что с ними цацкаться, батька! Едисански ногайцы, сам знаешь, ворье! Зазеваешься – так тебя же пограбят!

– Коли мочно у них барашков да коней купить подобру, то купляй, а добром не дадут, то и силой бери, – согласился Разин.

Царицын проснулся от набатного звона со всех церквей.

Жители выбегали полуодетыми из домов, спрашивали друг друга, что случилось. По улицам на городские стены бежали стрельцы, пушкари. С наугольной башни над Волгой ударила осадная вестовая пушка.

– Э-ге-гей-эй! Пушкари-и! – закричали из-под стены разинцы. – Не басурманы налезли. Степан Тимофеевич Разин с Дона к вам припожаловал! А станете весть подавать об осаде, то в стены войдем и город пожжем и ваши пушкарски семейки все насмерть побьем!

Осадные пушки умолкли. Замолк и набат.

Взобравшись на стены, горожане увидели вокруг города, как им показалось, бесчисленное конное и пешее войско. У надолб, невдалеке от стен, развевались разинские знамена. На парусах вверх по Волге шел караван стругов, с которых на город глядели медные пушки.

– Эй, царицынский люд! Слышьте, воля пришла! Секи воевод, отворяй ворота!

– Отворяй ворота, не бойся! Наш батька только бояр побивает! – кричали снизу казаки.

– Мы страшимся, не стало бы худа над нами. Вы нам укрепление дайте, что худа не станет! – несмело крикнули сверху после молчания.

– Опосле проситься к нам будете – батька не примет! – ответили снизу.

Еремеев, ездивший за лошадьми и мясом к татарам, примчался из степи. Он рассказал, что ногайцы кочуют верстах в двадцати от Царицына, но мурза не хочет продать ни коней, ни овец, говоря, что страшится за то государева гнева.

Разин вспыхнул:

– Пойду-ка я сам торговать к собакам! Покажу, кого надобно больше страшиться!

Василий Ус уверял, что если пойти в верховья, то сами крестьяне дадут им хлеба и мяса. Степан хотел ему доказать, что в низовьях Волги войско не будет голодным. Для этого ему нужно было не меньше чем тысяч в двадцать стадо овец. Кроме того, множество нового люда прибыло пешим. Старая казацкая поговорка гласила, что пеший – не воин. Надо было их всех посадить на коней. Тысячи три коней были нужны сейчас же. Разин хотел показать Василию Усу свое уменье воевать, свою пригодность к тому, чтобы стать первым среди атаманов.

Неудача с ногайцами разозлила Степана. Она угрожала тем, что дней через десять войско могло остаться без мяса. Хлеб Степан рассчитывал взять из царицынских царских житниц и из волжских весенних караванов. Но лошади были также нужны, чтобы идти в верховья навстречу Лопатину со стрельцами. Пешая крестьянская масса могла замедлить движение по Волге или отстать. Идти вразбивку тоже было нельзя. Надо было держать все войско в одном кулаке, не давая ему рассыпаться на маленькие, подобные разбойничьим, ватажки.

Степан отправился сам к Василию Усу.

– Лавреич, надобно наскоро мне отлучиться. Возьми уж, прошу, всех моих казаков под свою атаманскую руку, чтоб город в осаде держать покуда – никто бы не вышел с вестью ни вниз, ни вверх, – обратился к нему Разин.

– Да станут ли слушать меня твои казаки? – с сомненьем спросил Ус. – Али нет у тебя своих есаулов!

– Раз я указал, что ты вместо меня остался, то как им не слушать! Ведь бывает – и головы напрочь секу... Уж ты потрудись, атаманствуй покуда.

И, не дождавшись согласия Уса, Степан Тимофеевич оставил его струг, вскочил на седло и, прихватив еще сотен пять конных, кинулся в степь за едисанскими ногайцами.

День шел ленивый и жаркий. Многотысячный табор вокруг Царицына дымился кострами. Многие заезжали по Волге с сетями, варили уху в больших войсковых котлах, те в камышах били из ружей и луков селезней и гусей. Осада велась сама собою.

Ус лежал на прибрежном песке нагишом, подставляя солнцу свое изъязвленное тело.

«И черт нас несет на низовья! – раздумывал он. – Прельстил меня Стенька, собака. От народа уходим! Нам бы к народу ближе, на чернозем, а мы в пески, в соль! Вот кабы лето всегда, да солнышко грело бы, да ходить, как в раю, в чем мать родила, то стал бы я здрав... А так-то страшусь – не сдюжу, помру... Не отдал бы я атаманство Степану. Ходил бы он у меня в есаулах... Уж я бы его подмял!.. А ныне придется мне уступить... Ох, чую, придется!.. Иду как на поводу... Сила в нем молодая. Как старого жеребца, меня взял под уздцы да повел».

В сумерках из царицынских стен вышли несколько горожан. Наумов злился на Разина, что, отъехав из табора, он оставил Усу свое атаманство. «Мужику в есаулы отдал ближних своих товарищей и природных донцов!» – ворчал он про себя.

– Идите к Василию Лавреичу Усу. Батьке ныне досуга нет. Василий нуждишки ваши послушает, – сказал он царицынцам.

«Посмотрим, как ты, мужик, с атаманской справой поладишь!» – подумал он про себя.

Посадские из Царицына поклонились Усу.

– Василий Лавреич, молим тебя: вели выходить нам из стен, воду брать да пускать скотину в луга. Сам ведаешь – вешнее время и корму в стенах никто для весны не припас! – сказали царицынцы.

– Я вам на ворота замков не вешал. Ваш воевода сам запер город. Его и просите, а мы не помеха. Ходите, куда схотите, – спокойно ответил Ус.

– Воевода ить вас страшится: а ну, мол, город станете брать взятьем! А наше-то добро пропадает: мы так всю скотину голодом поморим!

– А вам что воеводу слушать! Сбили замок с ворот, да и полно! – ответил Ус. – А надо нам город взять – мы и так возьмем, замков-то жалеть не станем!

«А не худо мужик рассудил – и Степану Тимофеичу впору!» – про себя одобрил Наумов, уже готовый в душе помириться с Василием.