Степан Злобин - Степан Разин

Перед вечерней зорькой воевода Тургенев выходил на городские стены, глядел на осадное войско, а после объезда стен призвал к себе протопопа и указал отслужить у себя на дому молебен.

Царицынский стрелецкий голова обошел по стенам стрельцов, уговаривая их помнить крестное целование и не поддаваться воровским затеям, но стрельцы опускали глаза и молчали.

– Не ждать нам добра от стрельцов, а пуще того – от посадских, – сказал после этого голова, возвратясь к воеводе.

Ночью царицынцы скопом пришли к воротам, повязали воротников и сами сбили запоры с ворот, а когда рассвело, погнали скотину на пастбище за город и целыми вереницами стали ходить за водою на Волгу. Иные из них шли даже не потому, что им нужно было воды, а чтобы ближе взглянуть на людей, стоявших осадой.

– Вы нас не страшитесь: мы худа вам не хотим, мы лишь боярам недруги! – кричали им казаки.

Первыми поверили оборванные босоногие ребятишки царицынской бедноты. Они прибежали на берег просить у разинцев хлеба. Казаки их угощали похлебкой, лепешками, салом.

– Эй, девки, девки, девицы! Идите к нам женихов выбирать: на всякий нрав – гладки и шадроваты, кудрявы и конопаты! – шутливо кричали казаки девушкам с ведрами на коромыслах.

Никто не лез в город, хотя ворота были отворены. Городские воротники без замков на воротах стояли по своим местам в карауле. Осадное войско держалось под стенами, и было непонятно, зачем оно пришло сюда, чего хотят казаки и чего дожидаются возле города.

– Ну, Василий Лавреич, славно ты их подзадорил на воеводу. Сами сбили запоры. Теперь и без бою – в стены! Велишь, что ль? – спросил Наумов, придя к Василию.

– Я их к тому не задорил. Не надобен им замок, сколотили – их дело. А нам на кой леший город!..

– Да тьфу мне! На кой он мне черт!.. Батька любит владать городами. Воротится из похода – ему бить челом...

– Воротится, то и рассудит. Схочет взять – пусть берет, – возразил Василий.

«С норовом конь! – подумал Наумов. – В открыты ворота не хочет идти!.. Не казацкое дело: стоит у стен, а в стены не лезет!..»

Перед вечером дня через два, когда городское стадо гнали назад в стены и берег Волги оглашался мычаньем коров, когда окрашенные красным отблеском зорних облаков царицынские башни, отражавшиеся в трепетной ряби темнеющего течения Волги, начали подергиваться свинцовым налетом сумерек, несколько человек стрельцов и посадских вышли из города и спустились в казачий стан. Они принесли с собою вина, угощали казаков. Запорожцы рассказывали им, как вся Украина разом повстала под единой рукою Богдана Хмельницкого.

– Ваш донский Стенько не плоше Богдана нашего. Такий атаман всем волю здобуде, – уверял царицынских горожан и стрельцов атаман Хома Ерик.

В это время примчался из степи Степан Тимофеевич. Он осадил своего коня у костра и лихо спрянул с седла.

– Андрий, бисов сын, ты горилку пьешь! А где ж моя чарка?! – воскликнул он, обратясь к Бобе, и по голосу было слышно, что он с победой и с хорошей добычей.

– Як поладил с мурзою, Стенько? – спросил Боба.

– Шесть тысяч забрал полоняников, три тысячи лошадей да овец тысяч тридцать, – с похвальбой сказал Разин. – Едисанский мурза дурак: не хотел торговать. В полон и его захватил. В полону он признался, что ему астраханские воеводы с нами торг вести не велели. Мол, Стенька богатых шарпает, что русских бояр, что татарских мурз – ему все едино! А я ему: «Был бы ты, мурза, не болван – и за все бы сполна я тебе заплатил, а ныне улусы твои погромил, жигитов твоих ясырем забрал, коней и овец отгоню отгоном и тебя самого в колодках гребцом посажу на моем атаманском струге». Заплакал... Куды ему, толстопузому, во гребцах!.. Пустил я его к чертям, а татарам его объявил: мол, были бы вы с деньгами, да ваш мурза не схотел подобру... Ну, тут они его и засекли камчами... { Прим. стр. 61 } Палачам лихим впору, как били, аж жалко пузастого дьявола стало... Ну, туды ему и дорога... Народ распалился...

Разин внезапно громко захохотал.

– А вам, царицынски люди, наука!.. – добавил он поучающе. И вдруг вскинулся: – Ну, где, где винцо-то? Кто чарку-то мне поднесет?!

– Всё выпили, батька! – виновато сказал один из стрельцов. – Да у нас сколько хочешь вина. Ты не бойся, иди с нами в город.

– Ай, страшусь! А вдруг воевода ваш осерчает! – воскликнул Разин. – Эй, Боба! Эй, Тимофеев, Ерик, Шпынь! Кто еще с нами? Айда в Царицын, в кабак!

– Бесстрашный ты, батька! А вдруг воевода измену какую затеет! Тебе в малых людях в город ходить не стать! – зашумели вокруг казаки.

– Гей, черная борода! Беги к вашему воеводе, скажи: Степан Разин в кабак пришел пить, а ему-де велел сидеть дома, – обратился Разин к одному из царицынских стрельцов. – Айда, братове! – позвал он казаков и весело впереди всех зашагал к воротам.

Гурьба казаков и царицынцев пошла за ним в город.

Толпа царицынских горожан в тот же час набежала в кабак, куда вошел Разин с товарищами. Со всех сторон раздавались здравицы атаману, веселые выкрики. Не смея расспрашивать ни о чем самого атамана, царицынцы обращались к его казакам:

– Пошто вы стоите у стен, город в осаде держите, а к нам не идете? Замка на воротах ведь нет!

– Мы силой к вам не хотим. Может, не любо вам казаков принимать! – ответил Степан, усмехнувшись так, что никто не понял – смеется он или говорит от сердца.

– Да что ты, батька, мы рады всегда! Коли надобен город, иди!

– Слышно, ждет воевода с верхов и с низовьев подмогу. Тебе бы в городе было крепче сидеть от бояр!

– Отколь же вперед ждут подмогу? – спросил Разин. – А ну-ка, бегите кто к воеводе, зовите: мол, Стенька велит приходить к нему наскоре, без проволочки!

– Пошла потеха! – воскликнул один из посадских, бывший в прошлом году при том, как Степан трепал за бороду их прежнего воеводу, Унковского.

Несколько казаков, а с ними и посадские и стрельцы задорно поднялись из-за столов и пошли к воеводе.

– А может, тебе атаман, лучше в город нейти, так стрельцов ждать. А то, смотри, сколь, придут – не попасться б в стенах, как мышь в мышеловку! – простодушно советовали горожане.

К кабаку подскакали казацкие кони. Наумов с двумя казаками взошел на крыльцо.

– Степан Тимофеич, там из степей наехал татарский мурза. Сказывает, он-де племянник того, что камчами забили. Хочет полон выкупать.

– Мне недосуг, Наумыч. Вишь, добрые люди сошлись толковать. Богат мурза?

– Весь в шелках. С ним двести жигитов, и тоже в шелках все. А ко-они – цены нет!.. – сказал казак, сопровождавший Наумова.

– Ишь, дьявол! Люблю коней... А в дар мне коней привел? – спросил с простодушной алчностью Разин.

– Двух серых привел, – сообщил Наумов.

– Люблю серых! – признался Разин. – Слышь, Наумыч, ты с нами сядь да чарку испей. Винцо хорошо! – похвалил он. – Так вот что: ты к Усу его отведи, да с Усом с ним и рядитесь. Скажи Василию: за каждого татарина брал бы по два коня аль по десять овечек. Черт с ними – куда нам ясырь за собою таскать!.. А выкуп возьмем – мы все войско посадим в седла!..