Андре Мальро - Завоеватели
- Название:Завоеватели
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Андре Мальро - Завоеватели краткое содержание
Роман Андре Мальро «Завоеватели» — о всеобщей забастовке в Кантоне (1925 г.), где Мальро бывал, что дало ему возможность рассказать о подлинных событиях, сохраняя видимость репортажа, хроники, максимальной достоверности. Героем романа является Гарин, один из руководителей забастовки, «западный человек" даже по своему происхождению (сын швейцарца и русской).
Революция и человек, политика и нравственность — об этом роман Мальро.
Завоеватели - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Видимо, город находится на грани нехватки воды.
И наконец, новости о внутренней политике; почти все они имеют отношение к человеку, которого зовут Чень Дай.
Отужинав, мы с Жераром спускаемся вниз, где летают в низких поклонах белые рукава; решаем немного прогуляться. Свежо; сирены кораблей, стоящих вблизи, на реке, своим протяжным рёвом, далеко разносящимся во влажном воздухе, заглушают время от времени гам китайских ресторанов.
Жерар, чем-то явно взволнованный, идёт справа. Сегодня он много выпил…
— Вам нехорошо?
— Нет.
— Вы чем-то встревожены?
— Да.
Едва ответив, он осознаёт грубость своего тона и тут же добавляет:
— Есть отчего…
— Но они, кажется, были в восторге?
— Что с них взять!
— И новости хороши.
— Какие?
— Да те, что они нам сообщили, чёрт возьми! Остановка Центральной электростанции, водо…
— Так вы не слышали, что говорил мой сосед?
— Я вынужден был слушать своего, он рассказывал о своём отце и о революции…
— Он говорил, что Чень Дай, без сомнения, вскоре открыто выступит против нас.
— Ну и что?
— Как это — ну и что? Вам этого мало?
— Может быть, и не мало, если бы я…
— Говоря коротко, он самый влиятельный человек в Кантоне.
— В чём это проявляется?
— Не могу объяснить. Впрочем, вы ещё много о нём услышите; будьте спокойны, это духовный вождь всех правых в партии. Друзья называют его китайским Ганди. Они, правда, ошибаются.
— Если конкретно, чего он хочет?
— Конкретно! Сразу видно, как вы молоды… Я ничего об этом не знаю. Он сам, возможно, тоже.
— Но чем он вам мешает?
— У нас были довольно напряжённые отношения. Теперь же, как кажется, он готовится обвинить нас перед лицом Комитета семи и в глазах общественного мнения.
— В чем обвинить?
— Разве я знаю? Эх! Увидели превосходные радиограммы и решили, что всё хорошо! Внутреннее положение столь же сложно, как и внешнее, поверьте мне… Не только в Гонконге, а в самом Кантоне нужно обезвреживать эти военные заговоры; англичане их организуют без конца и возлагают на них большие надежды… Я узнал сегодня только одну по-настоящему хорошую новость — начальник английской безопасности ранен. У Гона больше способностей, чем я думал. Гон — это глава террористов, как раз о нём нам время от времени сообщается в радиограммах: «Вчера в Гонконге было совершено два покушения… Три покушения… Пять покушений…» — и так далее. Гарин очень ему доверял. Гон был его секретарём, когда работал с нами. Впрочем, что за дурацкая выдумка — делать секретаря из этого мальчишки. Гон привязался к нему с юношеской пылкостью. Ничего, это пройдёт. Но надо признать, что он большой чудак. В первый раз я его увидел в Гонконге, это было в прошлом году. Мне сказали, что он решил застрелить губернатора, из браунинга — это он-то, который не мог попасть в дверь с десяти шагов. Приходит он ко мне в гостиницу, руки болтаются, громадные, как коромысла. Совсем пацан! «Вы в курсе моего пла-на?» Очень сильный акцент, такое впечатление, что он разрубает слова на слоги своими челюстями. Я говорю, что «его план», как он это именует, довольно-таки глуп; он меня слушает, очень раздосадованный, в течение четверти часа. Затем: «Да. Но э-то всё равно. Тем хуже. Потому что я дал клят-ву». Разумеется, теперь ему ничего не оставалось, как разрушить абсолютно всё! Он поклялся кровью своего пальца, уж не знаю где, в какой-нибудь пагоде новейшего типа… Он был очень, очень раздосадован. А у меня он всё же вызывал симпатию: китайцев такого типа не часто встретишь. Наконец, уже перед уходом, он передёрнул плечами, как будто у него были блохи, и, пожимая мне руку, очень медленно произнёс: «Ког-да ме-ня при-го-во-рят к смертной каз-ни, надо будет приказать юно-шам сле-до-вать моему при-ме-ру». Я много лет не слышал таких слов — «смертная казнь». Книжек начитался… Но сказано было с полным хладнокровием, как будто он говорил: «Когда я умру, пусть моё тело кремируют».
— А что с губернатором?
— Он собирался его прикончить через день, во время какой-то церемонии. Я хорошо помню, как я сидел на кровати нагишом, с всклокоченной головой — дьявольски жарко, хотя и десяти ещё не было, — сидел и прислушивался к шуму клаксонов, рожков и к воплям людей, спрашивая себя, означает ли это окончание церемонии или конец губернатора… Но Гона как подозрительного элемента выслали из города ещё утром. Во всём этом ужасном гаме я ясно различал, как он разрубает челюстями слова, и особенно чётко слышал его голос, говоривший:
— Ког-да ме-ня при-го-во-рят к смертной каз-ни…
Я, впрочем, и посейчас его слышу… И он вовсе не пускал пыль в глаза. Он в самом деле думал и выражал на своём удивительном языке, что его приговорят к смертной казни. Так оно и будет. Пацан…
— Откуда он родом?
— Из нищеты. Я думаю, он никогда не знал своих родителей. Но он сумел обратить это себе на пользу, заменив их одним типом, который продаёт теперь в Сайгоне сувениры, всякие забавные штучки и тому подобное… Вот что! Хотите выпить настоящего перно?
— Не отказался бы.
— Кто же отказывается от такого. Завтра зайдём к нему… И вы увидите одного из тех людей, которые «воспитали» террористов. Таких, как он, уже мало осталось… Вы ещё не хотите спать?
— Не то чтобы очень.
Он подзывает шофёра, тот подходит к нам.
— К Тхи Сяо.
Мы едем. Пригород с редкими фонарями, длинные ряды почерневших домов, каналы, в которых дрожат уже бледнеющие звёзды, непроглядная темень, где иногда мелькают квадратные точки света: вьетнамские лавчонки, в которых неподвижные торговцы дремлют между грудами голубых чашек… Действительно ли Жерар преподавал в лицее? Его поведение, его манера говорить меняются по мере того, как он устаёт. Хотелось бы мне знать… Мы едем очень быстро, и теперь становится почти холодно. Забившись в свой угол и скрестив для тепла руки на груди, я по-прежнему слышу всю ту демократическую болтовню за ужином, все те смехотворные лозунги, уже немыслимые в Европе и подобранные здесь, как ржавые, непригодные корабли; я по-прежнему вижу, какой восторг они вызывают у людей отнюдь не юношеского возраста, почти стариков… И за всем этим медленно вырастает комиссариат в Кантоне: это он стоит за радиограммами, которых не может скрыть Гонконг, — они появляются одна за другой, как открытые раны.
1 июля
Гонконг. — Китайские санитары в больницах объявили забастовку.
Корабли Навигационной компании Индокитая не могут выйти из порта.
Вчера были совершены новые террористические акты.
Нет никаких известий о том, что происходит в концессии Шамянь.
Хандра, тоска, досада… Я не знаю, чем заняться в этом городе, где вынужден ожидать отправления парохода, — а я так стремлюсь в Кантон. Жерар приходит ко мне в гостиницу, и мы садимся завтракать; ещё очень рано, и в зале, кроме нас, почти никого нет. Он рассказывает мне, на сей раз не так туманно, о Гоне, который занят теперь истреблением — одного за другим — начальников английских спецслужб, и о человеке, к которому мы отправимся во второй половине дня, человеке, который волей случая стал, по выражению Жерара, «повивальной бабкой Гона». Его зовут Ребеччи; он из Генуи и китайскую революцию переживает со спокойствием лунатика. Много лет назад он приехал в Китай и открыл магазин в Шамяни; однако богатые европейцы внушали ему такое отвращение, что он забросил своё дело и переселился прямо в Кантон. Там в 1920 году с ним познакомились Жерар и Гарин. Он продавал китайцам всякий дешёвый европейский хлам, и особенным успехом пользовались игровые автоматы: поющие птички, танцующие балерины, коты в сапогах, начинавшие прыгать, если в прорезь опускалась монетка. На это он жил. Он бегло говорил по-кантонски и женился на китаянке, тогда довольно красивой, а теперь растолстевшей. В году примерно 1895-м он был активистом партии анархистов, но говорить об этом периоде своей жизни не любил, хотя всегда вспоминал о нём с горделивой грустью. Он сожалел о нём тем больше, чем яснее осознавал, насколько стал слаб: «Чито вы хотите, взе прошло…»
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: