Леонид Ляшенко - Александр II, или История трех одиночеств

Потребовались тяжелые испытания, война правительства с революционным народничеством не на жизнь, а на смерть, чтобы «верхи» начали осознавать необходимость политических изменений в стране. Еще в 1865 году Валуев записал в своем дневнике: «Что и кто теперь Россия? Все сословия разъединены. Внутри них разлад и колебания. Все законы в переделке. Все основы в движении... Один государь теперь представляет и знаменует собой цельность и единство империи. Он один может укрепить пошатнувшееся, остановить колеблющееся, сплотить раздвоившееся...» Как вам кажется, чего в этих словах больше: политического расчета или веры в чудо, которое должно было быть явлено императором, в чудо, которому не оказалось места в реальной жизни? Гораздо более трезво оценивал ситуацию в 1879 году Д. А. Милютин: "Действительно нельзя не признать, что все государственное устройство требует коренной реформы снизу доверху. К крайнему прискорбию, такая колоссальная работа не по плечам теперешним нашим государственным деятелям, которые не в состоянии подняться выше точки зрения полицмейстера или даже квартального."

Ну а Александр II, он-то мог подняться выше точки зрения полицейских чинов? В 1880 году германский император преисполненный, видимо, родственных чувств, обратился к своему племяннику в России с тем, чтобы предостеречь его от введения в стране представительного правления. Александр Николаевич ответил, что «не только не имеет намерения дать России конституцию, но и впредь, пока жив, не сделает этой ошибки». Вскоре самодержцу вновь пришлось произвести переоценку ценностей. В том же 1880 году провозглашенный диктатором России, а затем назначенный министром внутренних дел генерал М. Т. Лорис-Меликов представил императору проект конституции собственного сочинения.

Граф Михаил Тариелович Лорис-Меликов являлся в петербургском «свете» и в рядах столичной бюрократии фигурой совершенно случайной. Он сам рассказывал друзьям, что его отец был человеком полудиким, едва умевшим подписать по-армянски свою фамилию. В 11 лет Михаила отвезли в Петербург, в «большую конюшню», как ласково называли юнкерское кавалерийское училище его воспитанники. По окончании училища Лорис-Меликов вернулся на Кавказ и стал адъютантом графа М. С. Воронцова, наместника в этом регионе и командующего Кавказским корпусом. Михаил Тариелович приобрел всероссийскую известность во время Русско-турецкой войны 1877-1878 годов, когда возглавляемые им войска держали фронт против турок на Кавказе и взяли ряд стратегически важных крепостей.

Вскоре после окончания войны его бросили на борьбу с эпидемией чумы, вспыхнувшей под Царицыном. Он не только успешно справился с эпидемией, но и вернул в казну часть суммы, отпущенной на борьбу с болезнью, что в столичном «свете» сочли оригинальничанием и желанием обратить на себя внимание властей. После этого с генералом начинают происходить волшебные приключения в духе арабских сказок тысячи и одной ночи. Абсолютно неожиданно для всех Лорис-Меликов был назначен диктатором Харьковской губернии, самодержавным повелителем 12 миллионов человек. У него и здесь дела пошли лучше, чем у его коллег – генерал-губернаторов других регионов. Он не высылал «подозрительных» вагонами, как Э. И. Тотлебен в Одессе, и не надеялся лишь на увеличение количества полицейских чинов и их агентов, как И. В. Гурко в Петербурге. Михаил Тариелович постарался привлечь на свою сторону харьковское общество, чтобы выбить почву из-под ног революционеров, лишить их моральной и материальной поддержки публики. И он добился своего, в горячем 1879 году в харьковском крае не было произведено ни одного покушения против представителей местных властей.

После успехов в Харькове Лорис-Меликов был вызван в Петербург. Дело в том, что, когда здесь зашла речь о необходимости назначения всероссийского диктатора для борьбы с террористами, Д. А. Милютин предложил кандидатуру везучего генерала. Ее поддержали наследник престола великий князь Александр Александрович и его дядя, великий князь Константин Николаевич. По словам самого Лорис-Меликова: «Ни один временщик – ни Меншиков, ни Бирон, ни Аракчеев – никогда не имели такой всеобъемлющей власти». Общество по-разному восприняло возвышение генерала: кому-то он казался «спасителем отечества», «диктатором сердца», кому-то – «ближним боярином Мишелем I», «лисьим хвостом и волчьей пастью». Оценки хлесткие и запоминающиеся, но на самом деле все оказалось гораздо проще.

Лорис-Меликов был человеком терпимым, убежденным сторонником постепенного, но неуклонного прогресса (в чем он сходился с императором Александром II), обладал здравым смыслом и большим житейским опытом. Однако он плохо знал ситуацию в коренных губерниях России и особенности их социально-экономической структуры. О народе, то есть крестьянстве, он судил по солдатам, кавказским горцам и художественной литературе (особенно уважал произведения Л. Н. Толстого). Кроме того, граф не имел широкой поддержки в «верхах», а значит, слабо представлял себе расстановку сил в Зимнем дворце и вокруг него. Это не помешало ему в феврале 1881 года заявить: «Если моя власть продолжится, то не пройдет и трех месяцев, как в России заговорят о конституции». И слово свое он сдержал, о конституции действительно заговорили.

Замысел генерала состоял в создании временных подготовительных комиссий (подобных Редакционным комиссиям конца 1850-х годов). Помимо чиновников, в них должны были войти представители земств крупнейших губерний России. Задачу комиссий составляли выработка новых законов, корректировка крестьянской и земской реформ, решение некоторых финансовых вопросов. Подготовленные проекты предлагалось внести в Общую комиссию, также состоявшую из представителей чиновничества и земств. Одобренные ею проекты поступали на утверждение Государственного Совета и императора.

Проект Лорис-Меликова трудно назвать конституционным документом в полном смысле этого слова. Он мог стать конституцией, а мог не привести ни к чему новому – все зависело от того, как сложатся обстоятельства российской политической жизни. Сложно сказать, что повлияло на решение Александра II, но он в конце концов одобрил проект графа. Может быть, император увидел в нем последнее доступное ему средство борьбы с разрушительным терроризмом, а может быть, посчитал его ни к чему не обязывающей уступкой обществу. Известие об одобрении монархом проекта Лорис-Меликова должно было появиться в газетах 1-2 марта, но не судьба... А все же, что действительно заставило императора пойти на столь серьезный шаг? Ощущение того, что власть висит на волоске, страх за судьбу новой семьи, равнодушие к государственным делам? Последнее ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов.